Психоз 2

— Все сходится, доктор. Нам известно, что Бейтс сбежал в фургоне, а сестра Кьюпертайн, должно быть, была с ним. Представляете картину? Сперва она не узнает его в монашеском облачении, а когда узнает, уже слишком поздно — он убивает ее и приезжает сюда, как я уже говорил. Потом берет канистру и — бах! Как еще все могло происходить?

— Не знаю, — ответил Клейборн. — Не знаю.

— Поверьте мне. Бейтс мертв…

Окончание его фразы потонуло в вое сирены.

Все трое обернулись и в свете мелькнувших на дороге фар увидели, откуда исходит этот вой. Визг тормозов возвестил о прибытии пожарной машины. Она резко остановилась, осветив фарами место происшествия.

Бэннинг направился к машине, за ним потащился торговец. Клейборн остался на месте. Он смотрел, как люди в форме вышли из кабины и двинулись к сгоревшему фургону. Возле машины остался лысый капитан. К нему подошли Бэннинг с торговцем, и они о чем-то заговорили.

Теперь будет о чем поговорить, говорить можно без конца, потому что это единственное, что сейчас остается делать. Приедет санитарная машина, чтобы забрать обгоревшие останки, а разговоры будут продолжаться — бессмысленные, бесполезные разговоры. Сейчас все выглядело бессмысленным, и Клейборну не было необходимости выслушивать все это снова. Он дал свои показания, его дальнейшее присутствие здесь было необязательно. Оставь вскрытие коронеру. Ты всего лишь сторонний наблюдатель.

Он вернулся к своей машине и сел за руль. Никто не обратил на него внимания и не попытался остановить, когда он выезжал на автотрассу.

Постепенно запахи и звуки растворились, во всяком случае в воздухе. Однако зрелище почерневших, изуродованных, обгоревших тел, виденных им на месте преступления, никуда не исчезло и представало перед ним более живо, нежели дорога, по которой он ехал.

Вскрытия не будет. А он — сторонний наблюдатель.

Однако вскрытие все-таки происходило, и происходило оно где-то глубоко внутри него, и он никак не мог оставаться в стороне.

Потому что Норман был мертв.

Норман был мертв, а Клейборн — виновен. Виновен в том, что принял неверное решение, позволив Норману и сестре Барбаре встретиться. Виновен в том, что неосмотрительно оставил их наедине. Равным образом он косвенно виновен в смерти сестры Кьюпертайн. Но самое главное — он виновен в том, что Норман так и не излечился. Его профессиональные ошибки как в диагнозе, так и в прогнозе — вот настоящее преступление.

Клейборн достиг шоссе и повернул почти безотчетно. Свежий воздух помог ему прочистить легкие и мозги.

Теперь он мог взглянуть фактам в лицо. Теперь он начал понимать, почему внутренне отвергал факт смерти Нормана. Ибо это не Норман погиб в кабине пылающего фургона, а сам Клейборн. Это его представление о самом себе сгорело до неузнаваемости, это его планы, надежды и мечты взорвались, это его жизнь растаяла в воздухе вместе с дымом пожара.

Никакой книги теперь не будет, никакого научного отчета, всего лишь что-то вроде апологии самого себя за то, что сумел восстановить сознание явно неизлечимого психопата без применения электроконвульсивной терапии, психохирургии или транквилизаторов. А ведь он знал, что это и было его истинной целью: написать книгу, сделать себе имя и репутацию, выйти из тени Стейнера, уйти с этой беспросветной работы и занять достойную должность. В больнице он был таким же узником, как и Норман, и, если бы все пошло так, как задумано, они оба могли бы обрести свободу.

И ведь он подошел так близко. Так близко к успеху, да и к личности Нормана. Они общались очень долго, он хорошо знал этого человека — во всяком случае, думал, что знает. Как же он мог так ошибиться?

Это высокомерие.

Гордыня, вера в превосходство науки, во всемогущество интеллекта. В этом таилась роковая ошибка.

Иногда лучше доверяться простому чувству, как тогда, когда у него едва не вырвалось, что Норман не мертв.

Вздрогнув, он понял, что продолжает так думать.

А что если это и вправду так?

Конечно, в этом не было никакого смысла, равно как и в истории с фургоном. Бэннинг делает слишком поспешные заключения; он так же высокомерен в своем стремлении найти легкий ответ. Но зачем Норману было обливать все вокруг бензином и поджигать фургон, прежде чем он выбрался из него? Как бы там ни было, Норман не самоубийца и не дурак.

Должен быть другой ответ. А что если был кто-то еще — третий человек?

Но кто?

В этом тоже не было смысла. Ни в чем не было смысла, кроме этого мучительного, неотвязного чувства, настойчиво напоминавшего о себе снова и снова. Норман жив, жив, жив…

Клейборн заморгал, заставляя себя сосредоточиться на дороге, бежавшей впереди. И именно в эту минуту он увидел то, что лежало в канаве с левой стороны шоссе. Увидел, сбавил скорость, остановился.

Выйдя из машины, он подошел к обочине, чтобы рассмотреть увиденное поближе. Может, ему это только померещилось.