Психосфера

Губва медленно, осторожно поднимался с кровати, пока не сел, свесив ноги и касаясь ступнями пола. Затем встал, его большой вялый член свисал до середины бедра, словно мёртвая кобра, в тени объёмистого живота. Складки плоти вздрагивали, когда он пересекал комнату, прилагая усилия в буквальном смысле скорее умственные, чем физические. Он уменьшал свой вес, пока шёл, почти приблизившись к настоящей левитации. Его коньком была, конечно, телепатия, на втором месте был гипноз, а прочие экстрасенсорные способности были слабыми. И хотя он значительно повысил свои силы за счёт тренировок, он по-прежнему знал свои пределы.

Что касается пределов способностей Гаррисона — Губва бы многое отдал за то, чтобы их знать. Экстрасенсорные способности делали этого человека опасным и для него, и для его замыслов. Слишком опасным. Но… Губва был рад, что контакт был слишком кратким, чтобы представлять собой угрозу его безопасности. Он ведь спал и, предположительно, видел сон. И не исключено, что он, Губва, сам, подсознательно искал Гаррисона. Это был не первый раз, когда он посещал умы других людей во сне.

О, это было маловероятно, но… этот человек мог побывать в его уме много раз за последнее время. Но даже это не могло объяснить вчерашнее происшествие, и это, конечно, не объясняло отказ системы мысле-стражи. Не на этот раз…

Губва надел туфли в восточном стиле и красный, широкий, длиной до колен, халат.

Двери открылись с пневматическим шипением, когда он подплыл к ним, выходя из спальни в главное жилое помещение. Эта комната была просторной, с высоким потолком, покрытым упругой резиновой плиткой полом, её тускло освещённая обстановка была выдержана в почти промышленных аспидно-серых и серебристых тонах. Возле одной из стен стоял большой, тяжёлый, металлический стол, над которым в слоистой породе стены был высечен барельеф, изображающий приземистую, нескладную фигуру обнажённого мужчины, который, уперев руки в бока, с холодным выражением лица разглядывал комнату.

Это было изображение Губвы, каким он был пятнадцать лет назад, когда он поселился здесь, и детальное изучение каменного портрета могло сказать, что он представлял собой не совсем мужчину. Или, возможно, нечто большее, чем мужчину, в зависимости от точки зрения. Как и у самого Губвы, и как у евнуха, по-прежнему спящего в своей постели, у фигуры на барельефе были отвислые груди; но на этом сходство между Губвой и евнухом заканчивалось. Между расставленных ног резной фигуры был увесистый член, преднамеренно изображённый эрегированным, с выпуклыми яичками, свисающими в одну сторону, так что были видны приоткрытые губы женского полового органа и выпуклый клитор, похожий на маленький пенис. На барельефе был высечен гермафродит — каковым являлось и живое существо, на нем изображённое. Его ноги попирали большой земной шар с резными очертаниями островов, материков и океанов.

Губва подошел к столу, ткнул в кнопку указательным пальцем массивной левой руки и произнес в решетку интеркома:

— Губва караульному помещению. Здесь было психическое вторжение. Проверьте мысле-стражу и доложите мне немедленно.

Он убрал палец с кнопки, передвинулся за круглый стол и уселся в мягком стальном кресле. Он ждал, он размышлял, обдумывал возможные варианты.

Мысле-стража была ответом Губвы бессоннице, возникшей из-за телепатических способностей, бессоннице, которой он периодически страдал в течение двадцати пяти лет, пока не нашёл лекарство. Бодрствуя, он мог контролировать, фильтровать и управлять своим контактом с умами других людей. Они были в его власти, он мог читать их, как книги, выбирая нужную информацию. Большинство из них, так или иначе. Но когда он спал, всё было по-другому. Спящие люди вторгались в его сны, наводняя их своими бесчисленными страхами и видениями. Пока он не начал использовать мысле-стражу.

Всегда было четыре мысле-стражника «при исполнении служебных обязанностей» в любой момент, мужчины и женщины, наркотическая зависимость которых была полной. Наркоманы надолго покидали реальный мир, пребывая в сумеречной зоне собственного бреда. Губва был счастлив позволить им жить таким образом, поставляя наркотики, которые удерживали их живыми.

Когда он бодрствовал их хаотическое кошмары не влияли на него, а когда он спал, то мысле-стража тоже спала, охраняя его разум. Это была их единственная функция.

Наркотик, к которому у них сформировалась потребность, фактически выключал их, создавая в них ментальную пустоту, что означало временное прекращение деятельности коры головного мозга и полное исчезновение мыслей.

В результате вокруг них возникал барьер, непроницаемый для случайных мысленных потоков из внешнего мира. Непроходимый также и для любого сканирования мозга.

По крайней мере, так Губва всегда считал.