Психология эволюции. Руководство по освобождению от запрограммированного поведения

Программа биовыживания вначале привязана к безопасной области вокруг матери (оральный импринт), а затем по мере роста начинает охватывать все более широкие области, определяя, что опасно, а что – нет. Без жестко заданных генетических (т. е. автоматических) программ второй этап был бы невозможен и ни одно млекопитающее никогда не покинуло бы материнскую грудь. Жестко заданные программы выполняются автоматически (БЕССОЗНАТЕЛЬНО), так как, если бы вы в каждой ситуации останавливались и начинали думать, вас бы съел первый же хищник.

Безусловно, импринт закрепляется случайно – обстоятельствами в момент импринтной уязвимости. (Вспомните гусенка, который импринтировал шарик для пинг-понга.) У некоторых импринтируются храбрость, любознательность и стремление к исследованиям; у других – робость, инфофобия (страх непредвиденного) и замкнутость, крайним проявлением чего является импринт, называемый аутизмом или детской шизофренией.

Все это – поведение роботов, пока человек не научится перепрограммировать и переимпринтировать контуры собственного мозга. В большинстве случаев достичь такого метапрограммирования так и не удается. Если же оно происходит, то происходит в мгновение ока, на автопилоте, в нулевое время. «Я и сам не понял, как сделал это», – говорит солдат, осужденный трибуналом за трусость или награжденный за храбрость.

Конечно, на жесткое импринтирование контура биовыживания накладывается «более мягкое» кондиционирование. Это позволяет раздвинуть безопасный периметр от материнского тела до границ стаи или племени – «расширенной семьи».

Каждое общественное животное имеет, в дополнение к дарвиновскому «инстинкту» (генетической программе) самосохранения, инстинкт защиты генофонда. Это основа нашего человеческого альтруизма, а общественные животные без этого инстинкта просто не смогут выжить.

Дикие собаки (и волки) лают, чтобы предупредить остальную стаю о приближении постороннего. Ваша домашняя собака воспринимает вас как вожака стаи; она тоже лает, чтобы предупредить вас о приближении постороннего. (Лай, конечно, также предупреждает и постороннего – о том, что собака готова защищать свою территорию.)

С развитием цивилизации стайность (племя, расширенная семья) была разрушена. В этом корень широко распространенной аномии[16], или враждебности, или экзистенциальной драмы, которую так красноречиво описывают многие социальные критики. Произошло вот что: кондиционирование биовыживательной связи[17] с генофондом было заменено кондиционированием биовыживательного стремления к обладанию особыми кусочками бумаги, которые мы называем «деньгами».

Выражаясь более конкретно, современный человек не ищет биобезопасности в генофонде, стае, расширенной семье. Биовыживание зависит от кусочков бумаги. «А без денег жизнь плохая, не годится никуда». Если эти бумажки отобрать, у человека сразу же возникает острое биовыживательное беспокойство.

Представьте себе как можно отчетливее, что бы вы почувствовали и как бы вы поступили, если бы завтра иссякли все ваши источники биовыживательных бумажек (денег). В точности то же ощущает человек из племенного общества, будучи отрезанным от своего племени; вот почему изгнание или даже остракизм на протяжении всей человеческой истории были достаточными средствами для укрепления внутриплеменных связей. Еще во времена Шекспира угроза изгнания вызывала у человека сильнейший ужас («Изгнание! Изгнанье – выраженье, Встречаемое воплями в аду», – восклицает Ромео[18]).

В традиционном обществе принадлежность к племени была биобезопасностью, а изгнание – ужасом и смертельной угрозой. В современном обществе биобезопасностью является обладание бумажками (деньгами), а ужасом – лишение их.

Велферизм[19], социализм, тоталитаризм и т. п. представляют собой попытки (с разными соотношениями рациональности и истерии) восстановить племенную связь путем замены генофонда государством. Консерваторы, заявляющие, что ни одна из форм велфера для них неприемлема, на деле требуют, чтобы люди жили в тотальном биовыживательном беспокойстве и аномии (проще говоря, в постоянном страхе). Конечно, они смутно это понимают и предлагают заменить государственные социальные программы «местной благотворительностью» – то есть предлагают волшебным образом восстановить генофонд среди людей (жителей обычного города), которые генетически не связаны вообще.