Психолог, или ошибка доктора Левина

Включил компьютер, вошел в интернет (Марина поставила ему выделенную линию, и эта простая техническая деталь на некоторое время сделала его совершенно счастливым, потому что теперь не было риска во время сеансов оказаться выбитым из сети, слушать старательное щелканье и шуршанье, нервничать до сердечных колик, что он упустит время, и так далее). Теперь он мог общаться с детьми совершенно спокойно.

«Привет, father! Как твоя работа? Как погодка в Москве? У меня все нормально, учебник купил, здесь тоже жара, но я сижу под кондиционером, терпимо. Все-таки здесь цивилизация, хоть ты и говоришь, что цивилизация – это другое. Цивилизация, father, это все вместе! И комфорт тоже… У Женьки вроде тоже все без проблем. Ваш Путин опять чего-то учудил страшное, я только не понял, что именно. А ты понял? До связи, чувак».

Вдруг в этом «до связи» содержится намек на что-то важное?… Марина ему предлагала – давай подключим какую-то там телефонию (ай-ти, или ай-пи, кажется), купим микрофон, будешь болтать, сколько хочешь. Нет, нет, это дорого. Зря отказался? Просто он не знает, сколько им это будет стоить, и категорически не хочет, чтобы они тратили на него даже лишний доллар.

Дай какой-то странный это разговор (один раз он видел, как это происходит), бла-бла-бла, не телефон, не компьютер, а что-то среднее. Для детей хорошая игрушка. Не для старых пердунов.

«Здорово, сын. Жара в Москве – вещь невыносимая даже с кондиционером. А уж без него… Про Путина я тоже что-то не в курсе, щас посмотрю обзор прессы. Вчера проверял твои баллы, вроде ты идешь нормально. Молодец, огурец. Кстати, Рыжий, выслать тебе пару песен Гребенщикова? Помнишь, мы обсуждали на прошлой неделе, а сейчас я их скачал. Если я не отвечу ночью, значит, ушел по делам. Не все же мне ночью с тобой сидеть. Как Жека? Что-то давно не пишет. Не слышно ли чего нового от мамы? Может, еще что нужно из Москвы передать, переслать? Ты не стесняйся. Работы у меня сейчас немного, так что время есть. Сижу, смотрю на свой старый двор… Я тебе когда-то о нем много рассказывал. Ну ладно, это не для переписки. Когда же ты приедешь, а? И Жека? И мама? Как я хочу вас всех видеть, ты бы знал. Пока. Твой дэдди. Father употребляется совсем в другом смысле – Отец, что-то такое далекое и значительное, типа Бог. Странно, что даю тебе уроки английского языка, не находишь?»

Посидел, подумал, покрутил мышкой.

Женька – тот совсем другой парень, совсем. Это, в общемто, и хорошо. За него как-то душа спокойна. Да, разгильдяй, да, гулена, но от мира сего. Человек стоит крепко на земле на двух ногах, слегка так покачиваясь от удовольствия, как ковбой в вестернах. И это приятно. Приятно отцу. Пусть еще не вылупился, путь не оперился… Ладно, еще только девятнадцать в августе будет. Нормально. А вот Рыжий… Что-то у него там клокочет внутри, и чем дальше, тем больше.

Женька – слишком азартен, уверен в себе. Кто его там контролирует, в этом кампусе? Да никто. Мать занята своими делами. А Жека получил недавно права. Накурится, напьется, сядет за руль…

Ох как мучили Леву эти бессмысленные ночные страхи за детей. Он даже снял из-за них свое табу на снотворное – стал глотать таблетки, но утром голова была такая тяжелая… Такая дурная. Какая-то у него непереносимость этих средств. С детства. Как-то еще в детской больнице ему дали что-то легкое, так его прямо зашатало… И сняли таблетки.

Да, про детей. Про страхи. Еще больше этих обычных страхов его донимала мысль, что он начнет про них забывать, от них отдаляться.

Вот это был страх – всем страхам страх. Он приходил как-то не снаружи, из головы, он вылезал изнутри. Лева никогда не успевал к нему подготовиться. Когда этот страх вдруг выскакивал – Лева крутил головой, задыхался, тер руками виски, стараясь как-то физически его отогнать. Господи, неужели это произойдет? Неужели я потеряю детей?

Если бы они развелись с Лизой здесь, в Москве… Они бы приезжали к нему, обязательно. Они бы что-то вместе придумывали. Может быть, даже в футбол вместе играть ходили, как раньше. Он на воротах, они в поле. Но теперь…

Он-то не забудет, не сможет. А они забудут. Они его постепенно забудут.

Так. Борщ с утра поели. Теперь еще водочки выпьем. Немного. Совсем немного. Пятьдесят мало. Значит, сто. Сальце. Хлебушек. Марина ненавидит эти его уменьшительные по поводу еды. Слушай, прекрати так говорить. А почему? Потому что это отвратительно. Нет, буду. Тогда можно я тебя убью? Давай, убивай, что от тебя ждать…

Опа. Закусили. Ух. Черт. Хорошо. По крайней мере, лучше. Теперь покурим на балкончике.

Ну вот, теперь можно продолжать читать мою работу (все-таки я безработный, но не совсем), сказал себе доктор. Какая, впрочем, это работа? Хрень одна. А вот и не хрень. Мне за нее уже штуку баксов заплатили. И еще, может быть, заплатят. Штуку. А то и две. Или три.

Ладно, еще пятьдесят, и за работу…

Так и спиться недолго.

Опа. И закусили. Ну до чего ж хорошо!