Пси-ON. Книга II

Максимальная концентрация на самом себе, короткий волевой посыл — и мозг начинает кипеть, перестраиваясь вслед за ментальным ядром. И я всё ещё не понимал, зачем и почему это было необходимо. Технически мозги не играли ключевой роли в существовании моего разума, так как даже пиковое ускорение мышления никак не сказывалось на их прожорливости, — а мозг охоч до энергии, так что повышение потребления было бы заметно, — а откат и мигрень провоцировались чем угодно, но не выполнением полезной работы. Да и какая работа, если мозг ни при каких условиях не мог поспеть за ускоренным мышлением ментального ядра? Ещё в период моего продолжительного «заключения» он вообще находился в состоянии полной заморозки, но я ничего — думал, запоминал, размышлял, страдал, мучился и даже становился совершеннее, как оказалось впоследствии. Мозг не использовался совершенно, но при всём при этом оставался якорем, сейчас мне только мешающим. Но и отказаться от них я не мог, так как просчитать последствия пока было решительно невозможно.

Я и с крысами-то не разобрался, а в свою физическую черепушку вообще запущу ручонки не раньше, чем смогу из разума отпетого отморозка-убийцы-насильника слепить добрейшей души человека, готового посвятить свою жизнь служению человечеству. Утрирую? А вот это не факт, ведь мозг у меня один, а вносить в него изменения не понимая абсолютно всего… чревато. Мало ли, что на что завязано.

Сейчас же я при всех многочисленных «но» осознанно контролировал каждый протекающий в ментальном ядре процесс, иногда поглядывая на то, как мой разум визуализировал сам себя.

И выглядело это впечатляюще.

С каждым вздохом, с каждой секундой мой разум неумолимо становился ещё на шажок ближе к совершенству. В пустоте вокруг из ниоткуда вырастали расплывчатые образы каменистых гор, наслаивающихся, раскалывающихся и останавливающихся друг напротив друга величественными громадами, впитывающими в себя глубину и цвет точно иссохшая губка — чистую воду. Растекался вдоль трещин суровый северный кустарник, цепляющийся корнями за безжизненный камень; поднимали головы зеленеющие ели, на могучие ветви которых в ту же секунду опускался снег; ширился и креп бесконечно голубой небосвод, по которому пока ещё блеклыми мазками разлетались пушистые облака; становился весьма ощутимым промозглый горный ветер, с которым я никогда не сталкивался в жизни, но легко себе его вообразил ещё очень давно.

И, наконец, из отрастившего себе опору фундамента вырастала цитадель моих мыслей. Крепкие стены и могучие башни тянулись в небесам, складываясь буквально по кирпичику, а в сокрытых за ними донжонах ширились бесконечные библиотеки моей памяти и кабинеты мыслительных процессов. Но самым важным здесь было то, что чем дальше всё заходило, тем свободнее я себя ощущал. Казалось, что сдавливающий мне горло ошейник растягивался и трещал, а стальные оковы на груди ржавели и разваливались, будучи не в силах больше меня сдерживать. Мыслить уже сейчас стало намного проще, а ведь крошечная хибара ещё была более, чем наполовину забита частями моего разума!

Я «развернулся» во всю доступную мне ширь, отбросив всё лишнее и добавив необходимое…

— И только тело, кха-кха, отчаянно пытается меня подвести… — Бормочу себе под нос, конденсируя влагу из окружающего пространства. Получившаяся водяная сфера прошлась по лицу и одежде, устраняя последствия обильного кровотечения. Жаль только, со слабостью и мигренью так сделать было нельзя, что б раз — и как не было ничего. Но я понимал, что физической оболочке такие изменения дадутся непросто, и пристально следил за тем, чтобы не перегнуть палку. А ведь мог бы поработать ещё, доведя задуманное до совершенства… но это — потом. Сейчас следовало свыкнуться с изменениями, добраться до дома и поспать. — Или один пункт здесь лишний?..

Определённо, лишний. Я без особых усилий перестроил своё нынешнее лежбище в более комфортное, устроился поудобнее, опустил веки…

И заснул мёртвым сном так, как не засыпал никогда.

Даже сам этого не понял…

* * *

— Проходи, садись. Чай, кофе, сок?

— А вина не найдётся? — Ворошилов развернулся, бросив на подчинённую недоумевающий взгляд. — Шучу-шучу, господин обер-комиссар. Телепатам пить запрещено, сама знаю. Сок, апельсиновый.

Небольшой холодильник с разномастными напитками кочевал с обер-комиссаром от места к месту, и никто из его ближайшего окружения уже предлагаемому разнообразию не удивлялся.

На стол напротив усевшейся Анастасии Белёвской опустился высокий стакан с ярко-оранжевым содержимым.

— Надеюсь, что по дороге ты успокоилась и теперь сможешь нормально всё мне объяснить.