Псевдоним «Эльза»

Маша закрыла окно. Опираясь на руки, чтобы лишний раз не нагружать бедро, пересела в кресло, к которому Оле приделал колесики, чтобы она могла передвигаться по комнате, отталкиваясь руками.

– Вот и тепло у нас, – ласково сказала Шаховская подбежавшей собаке, – погреемся. И сейчас есть будем.

Она наклонилась, чтобы взять собачью миску. На полу увидела письмо – слетело с каминной полки от сквозняка.

Зина написала ей из Парижа. «Набоков увлечен этой Гуаданини, причём всерьез, я это чувствую, – перечитала она строки в середине письма. – Просто с ума схожу от ревности. Она же посредственность, пишет никуда не годные стихи, но смазлива. Вера с их сыном Митей сейчас у его матери в Чехии. Настаивает, чтобы он приехал. Вера тоже знает про Гуаданини, и в ярости, я уверена. Набокова наверняка ждёт большой скандал. Так и надо…»

Маша улыбнулась, положила письмо в журнал, присланный всё той же Зиной. Журнал издавался в Париже русской эмиграцией. Там часто публиковались рассказы Набокова. В сентябрьском номере журнала – рассказ «Адмиралтейская игла» и первые главы романа «Дар».

«Ты обратила внимание, он назвал героиню Зиной, – писала дальше в письме сестра. – Героиню зовут Зина Мерц. Ну, скажи, разве он обо мне не думает? Я для него ничего не значу?» «Ах, Зина, – Маша покачала головой. – Набоков – это просто её помешательство. Во всех его героинях она всегда умудряется найти черты, которые якобы её напоминают. Или ей хочется, чтобы напоминали».

Это восторженное отношение к таланту, готовность простить ему всё, восторгаться, Зина унаследовала от отца Бориса Борисовича, и желание во всём потакать, кстати, тоже. Набоков, конечно же, замечал это и ловко использовал её отношение себе на пользу.

Маша положила журнал на книжную полку. Кошка Краля, мяукнув, прыгнула хозяйке на колени.

– Ты напоминаешь, что ты тоже ещё не кушала? – Маша улыбнулась и погладила любимицу. – Чтобы я не забыла о тебе? Как же я о тебе забуду? Всё – завтракать. Магда, – позвала она собаку. – Иди. День начинается.

* * *

– Сегодня утром я имел беседу с рейхсфюрером. К нему обратился Геринг. Он говорил о вас, фрау Ким.

Глава отдела Е (контрразведка) в IV управлении РСХА штурмбаннфюрер СС Вальтер Шелленберг сделал паузу. Маренн насторожилась. Как-никак рейхсминистр авиации – второе лицо в государстве.

– У рейхмаршала заболел кто-то из близких знакомых? – осторожно спросила она. – Насколько мне известно, сам он здоров.

– Можно сказать и так. Хотя нельзя скрыть и политическую составляющую.

Маренн удивилась ещё больше. Шелленберг встал из-за стола и, заложив руки за спину, прошелся по кабинету. За закрытыми решетками окнами ветер качал мокрые после дождя ветки сирени и рододендроны.

– Вы, вероятно, знаете, фрау Ким, – продолжил штурмбаннфюрер, – что в ближайший вторник наш рейхсминистр собирается устроить у себя в Каринхалле большой прием. Он пригласил лучших музыкантов, будет петь Эрна Бергер, это любимая певица и подруга его супруги Эмми. Отрывки из Вагнера, «Вольный стрелок» Вебера. Об угощениях не стоит и упоминать, всё, как любит Геринг, – чтобы всего много, – Шелленберг улыбнулся. – Дичь из его поместья в Роминтене в Восточной Пруссии, горы жареного картофеля и сосисок, лучшие итальянские вина из личной коллекции дуче. Повод – самый приятный. Геринг наконец-то отважился показать широкой публике свою дочь Эдду. Ей исполнился год.

– Да, я знаю, – кивнула Маренн. – Эмми предполагала сделать это ещё в июне, когда у девочки был день рождения, но рейхсминистр был очень занят польскими делами.

– Да, решили сейчас.

Шелленберг снова сел за стол. Чиркнув зажигалкой, закурил сигарету.

– По такому случаю даже фюрер обещал навестить его в Каринхалле, – продолжил он. – Всё-таки Эдда – его крестница.

– Но по какому же поводу Геринг обеспокоил рейхсфюрера? – Маренн пожала плечами. – Если дело касается здоровья девочки, то Эмми вполне может без всякого его участия обратиться прямо ко мне.

– Как я сказал, без политических мотивов не обошлось, – объяснил Шелленберг. – Геринг приурочил к торжеству ещё одно мероприятие. Он решил перезахоронить в Каринхалле прах своей первой жены Карин фон Канцов.

Маренн недоуменно приподняла брови.