Владимиров слушал свою жену, пытаясь сохранить внешнее спокойствие. Но сам он прекрасно понимал, что сегодня мог потерять сына. И эта мысль пронзила его глубочайшей внутренней болью. Он обнимал жену, говорил ей, что все самое страшное уже позади, что врачи обязательно помогут Степке, что потом они найдут нужные слова и приведут сына в порядок.
Прошло два часа мучительного ожидания. Наконец из операционной вышел мужчина-хирург и медленным шагом направился к ним.
— Жить будет, — пробасил он, — все зашили, сутки в реанимации, потом в палату переведем. Что же он у вас так-то!
— Спасибо, доктор, — прошептала Надя, — мы сами не знаем, почему он так поступил.
— Эх, еще один дурачок, но ему еще повезло, я гораздо хуже ситуации у суицидников этих видел. Вам, наверное, теперь будет нужно к психологу хорошему обратиться.
— У нас у обоих высшее психологическое образование, — зачем-то ответила Надя.
Хирург быстрым взглядом посмотрел на Дмитрия и его жену, пожал плечами и пошел к процедурному кабинету.
Владимиров догадался, что подумал о них с женой этот крупный серьезный мужчина. Впрочем, сейчас он чувствовал только облегчение и радость. Сын будет жить, он выкарабкался, а дальше он постарается помочь ему избежать подобных поступков в будущем. Да, Степка уже не станет никогда тем мальчиком, которого он носил на руках, но он будет жить и когда-нибудь встретит ту женщину, которую сможет вновь полюбить.
Майор поднял глаза. Перед ним возвышалось широкое больничное окно без штор. В окно било еще сильное сентябрьское солнце, смуглое вечернее солнце, которое давало надежду на благополучный исход этой трудной для его сына жизненной коллизии.