— Спит. Но можно разбудить. Задачка несложная. Пошлем Стэка с Лангустом. Эти кого хочешь разбудят. За ребра подцепят и приволокут.
Сердце заколотилось так громко, что напрочь заглушило голос абонента. Пришлось с силой прижать к уху трубку. И все равно смысл произносимого доходил до сознания с некоторой задержкой.
— Так кого же вам пригласить, Павел Игнатьевич? Может, генерала Васильича? Тоже организуем! Он как раз туточки сидит, улыбается. Приветец вам сердечный шлет, — Ромула выговаривал слова неторопливо, с подобострастной издевкой. Легко было вообразить, какое наслаждение этот прохиндей получает от нашего диалога.
— Главного! — прохрипел я. — Давай, гнида, главного!
— Ну зачем же так? — Ромула сокрушенно вздохнул. — Я вас, кажется, не оскорблял. Отнесся, можно сказать, со всей душой, готов был даже выслушать.
— Ты уже выслушал! Я сказал, кто мне нужен! Не ты и не Поэль, а главный!
— Да, конечно, я все понял, но вынужден огорчить… Главного на месте пока нет.
— Где он?
— Видите ли, Павел Игнатьевич, дело тут такое… В бегах наш главный. Вместе со своим телохранителем. Тени своей боится, вот и прячется. — Голос Ромулы оживился. — Но найдем, не сумлевайтесь. В самое ближайшее время. А пока могу соединить с Морозом или Артурчиком. Тут много желающих! Ганс, к примеру, тоже непрочь с вами побалакать. Да и Шошин рвется к трубочке. Помните еще такого? Он-то вас хорошо помнит. И за освобождение искренне благодарит. Языкастый, знаете ли, парень! Анекдотами так и сыплет! Хорошо, не добрел до вас, — приютили его у себя…
Слушать долее — было выше моих сил. Ганс, Шошин, Артур… Само собой, к сборищу этих теней можно было приплюсовать Безмена с Дином Гамбургером, других ребят.
Я снова зажмурился. «Пришел Хром и увел с собой Барановича…» Так, верно, приключилось и с ними. Пришли синелицые, взяли за волосы, сунули коленом в пах и уволокли.
В висках продолжали бухать звонкие молоточки, собственный пульс сбивал с мыслей, теснил дыхание. Медленно, очень медленно я опустил трубку на клавиши, открыл глаза, мутным взором поймал напряженный взор Гонтаря.
— С кем вы говорили?
— Что?
— Я спрашиваю, с кем вы говорили, босс?
— С НИМИ.
Я произнес это таким тоном, что Гонтарь невольно потянулся к оружию.
— И что?
Ответить я не успел. В прихожей тоненько проиграла свадебная мелодия Мендельсона.
— Так… — я взялся за пистолетную рукоять «Стечкина». — Быстро ребятки откликнулись!
— Дверь стальная, — мгновенно рассудил Гонтарь. — Если нет специальной взрывчатки, так просто не вышибут. А на лестничной площадке тесно, — одной очередью всех положу!
— Это если их не взвод и не армия, — я бесшумно поднялся. — Не спеши, герой. Для начала определи, кто это.
В прихожей мы задействовали дверной монитор, и на экране тотчас высветилась одинокая фигурка.
— Надюха!.. — у меня отлегло от сердца. Включив селектор, я поинтересовался: — Ты одна?
— Одна, мое золотце, одна.
— Тогда заходи. Только в темпике! — дрожащей рукой я отвел массивный засов, щелкнул замком. Ужасающе громко дверь проскрежетала, выпевая тягостную ноту, и что-то зловещее почудилось мне в этом скрипе. Гонтарь настороженно приподнял автомат. Уж он-то подобно Гансу и прочей моей охране отлично знал: двери в моих апартаментах НИКОГДА не скрипели.
Пока Гонтарь затворял дверь, управляясь с многочисленными замками, Надюха висела у меня на шее и, плачуще причитая, быстро, быстро щебетала:
— Что случилось, Ящер, миленький! Откуда эти казаки с матросами, пьяная солдатня? Я же помню, еще вчера перед домом не было никакого памятника, а сегодня стоит!
Я гладил ее по спине, мягко успокаивал:
— Поверь, это временно. Перевертыши, оптический обман. Просто не надо обращать внимание.
— Как временно? Что ты такое говоришь! А стрельба на окраине, а погромы в китайских кварталах — это что, тоже временно?
— Я же говорю: оптический обман.
— И виселицы — обман?
— Какие виселицы?
— Сегодня по плотинке проходила, видела. Какой-то генерал сидел на коне и командовал. В белых перчаточках, шашка длинная, с позолотой…
— Ну и что?
— А то, что людей по его приказу связывали и вешали на фонарях. Вдоль всего моста. Скручивали с изоляторов провода — набрасывали веревки и вешали. А двоим по рельсине к ногам привязали и в воду сбросили. Только пузыри пошли. Так страшно было смотреть!
— Зачем же ты смотрела?
— Я хотела уйти и не могла. Будто приковали к месту… А генерал такой вальяжный — в пенсне. Белая бурка, белый конь, папаха… — Надюха всхлипнула. — Говорят, какая-то доброармия. Ты можешь мне объяснить, откуда она взялась? И какая же это доброармия, если убивают людей?
— Доброармия — не от слова «добрый», а от слова «добровольно». Присядь, лапушка, — я ласково подтолкнул девушку к креслу. — Сейчас мы попьем кофейку, и ты подробно расскажешь нам обо всем увиденном. А после и мы с тобой поделимся новостями. Сообща, глядишь, что-нибудь придумаем.
Надюха забралась в кресло с ногами, набычившись, уставилась на Гонтаря.
— Он так и будет держать меня на прицеле?
— Брось, Гонтарь, — я поморщился. — Я же тебе о ней рассказывал.
Телохранитель смущенно опустил ствол АКСУ.