Прыжок через быка

«Месяц с правой стороны» – «месяц с левой стороны». Дуб с листвой – дуб без листвы. Это подмигивание судьбы. (Или кивание статуи командора – неживое, а знак передает. В этом, кстати сказать, и заключается роль кивающей статуи.) Подмигивание может иметь разные интересные варианты. Скажем, плечико кофточки, спущенное с одного плеча. Так, например, в фильме Эрика Ромера «Зеленый луч». Три подруги в начале фильма утешают героиню фильма, дают ей советы. И вот одно плечо у них нет-нет да и окажется обнаженным. Потом в какой-то момент они сидят в форме Троицы. До этого героиня находит на улице карту – пиковую даму (а во второй половине фильма – червонного валета). Увидав это (особенно спущенные плечики), я ждал уже моря и дельфина – или какого-либо еще звериного двойника, желательно в чем-то вроде шкуры.[132] (Ведь героиня и дельфин – это и есть два плеча: покрытое и нагое.) Героиня продолжала маяться и мучиться. Море появилось где-то ближе ко второй половине фильма – случайно (как же!) встреченная подруга дала ключ от квартиры в Биаррице. Героиня помаялась пару дней на пляже, а потом из моря вышел дельфин-двойник – в виде искупавшейся полуобнаженной (topless) шведки (это важно – иностранец, индеец, другой, к тому же владеющий другим – звериным? – языком[133]) и лег рядом загорать. И затеял (зверь) разговор-знакомство. Потом они пошли с пляжа, разговаривали на каком-то пригорке. Шведка так и осталась topless, только накинула слегка черную кожаную куртку. Вот вам и шкура. Потом, конечно, был ряд совпадений: подслушанный разговор о зеленом луче (редком оптическом явлении – вспышке зеленого света в момент исчезновения солнечного диска за морским горизонтом, – якобы приносящем счастье), встреченный на вокзале юноша, читающий «Идиота», совместная поездка, увиденный сувенирный магазин с названием «Зеленый луч», потом и сам зеленый луч, увиденный вдвоем. (И совпадение, рифма одного события с другим, есть два плеча: покрытое и нагое.) А еще: в подслушанном разговоре речь шла и о книге – о романе Жюля Верна «Зеленый луч».[134]

Когда прошедший посвящение, перепрыгнувший через быка человек видит жизнь как раскрытую перед ним книгу (и себя в ней), он обретает фантастическую, нечеловеческую силу, перестает быть ослом-Луцием, братцем-козленочком, становится «сверхчеловеком» Ницше, или, если угодно, суперменом – чудо-поваром, например, как это случилось с Маленьким Муком.

Я думаю, кстати сказать, что и мысль Ницше о «вечном возвращении» – это в конечном счете мысль о повторе, который делает мир книгой, складывает из льдинок слово «вечность». Вот как он пишет об этом в книге «Так говорил Заратустра»:

«Великий полдень – когда человек стоит посреди своего пути между животным и сверхчеловеком и празднует свой путь к закату как свою высшую надежду: ибо это есть путь к новому утру».

«Я снова возвращусь с этим солнцем, с этой землею, с этим орлом, с этой змеею – не к новой жизни, не к лучшей жизни, не к жизни, похожей на прежнюю:

– я буду вечно возвращаться к той же самой жизни, в большом и малом, чтобы снова учить о вечном возвращении всех вещей,

– чтобы повторять слово о великом полдне земли и человека, чтобы опять возвещать людям о сверхчеловеке».

Чудо сквозит в самой нашей земной жизни – «в большом и малом». Тот, кто его примечает, становится сверхчеловеком.

Жерар де Нерваль в статье «Парадоксы и истина» пишет:

«Я не прошу у Бога менять что-нибудь в событиях, но изменить меня относительно вещей: даровать мне способность сотворить вселенную, которой бы я сам распоряжался, власть повелевать моей вечной грезой вместо того, чтобы ее претерпевать. И тогда я буду поистине Богом».

Не стоит пугаться этих слов. Это то же самое, что говорит Марк Аврелий. Для посвященного совпадает внутренний и внешний мир – это дает одновременно и покорность судьбе, и власть над ней. Человек, казалось бы, ничего не делает, только смотрит – и вдруг оказывается, что он творит. О таком «творящем созерцании» Новалис пишет в повести «Ученики в Саисе»: