И дух мой, – хоть умчались времена,Когда его ввергала в содроганьеОдним своим присутствием она,А здесь неполным было созерцанье, —Пред тайной силой, шедшей от нее,Былой любви изведал обаянье.<…>Как адмирал, чтобы людей увлечьНа кораблях воинственной станицы,То с носа, то с кормы к ним держит речь,Такой, над левым краем колесницы,Чуть я взглянул при имени своем,Здесь поневоле вписанном в страницы,Возникшая с завешенным челомСредь ангельского празднества – стояла,Ко мне чрез реку обратясь лицом.[38]Хотя опущенное покрывало,Окружено Минервиной листвой,Ее открыто видеть не давало,Но, с царственно взнесенной головой,Она промолвила, храня обличьеТого, кто гнев удерживает свой:«Взгляни смелей! Да, да, я – Беатриче.Как соизволил ты взойти сюда,Где обитают счастье и величье?»Глаза к ручью склонил я, но когдаСебя увидел, то, не молвив слова,К траве отвел их, не стерпев стыда.Так мать грозна для сына молодого,Как мне она казалась в гневе том:Горька любовь, когда она сурова.Она умолкла; ангелы кругомЗапели: «In te, Domine, speravi[39]»,На «pedes meos[40]» завершив псалом.Как леденеет снег в живой дубраве,Когда, славонским ветром остужен,Хребет Италии сжат в мерзлом сплаве,И как он сам собою поглощен,Едва дохнет земля, где гибнут тени,И кажется – то воск огнем спален, —Таков был я, без слез и сокрушений,До песни тех, которые поютВослед созвучьям вековечных сеней;Но чуть я понял, что они зовутПростить меня, усердней, чем словами:«О госпожа, зачем так строг твой суд!», —Лед, сердце мне сжимавший как тисками,[41]Стал влагой и дыханьем и, томясь,Покинул грудь глазами и устами.[42]Секрет улыбки Джоконды, кажется, недавно раскрыли. Судя по некоторым элементам одежды, Мона Лиза беременна, хотя и совсем чуть-чуть. Так что Изида улыбается новой жизни, в ней зреющей, чтобы потом раскрыться, подобно розе. Но даже если улыбка эта влечет и манит, уважаемый философ, что ж тут такого бесовского? C’est la vie!
Леонардо да Винчи. Мона Лиза (портрет госпожи Лизы Джокондо). 1503–1519 годы
Конечно, путь к Изиде смертельно опасен. Но с этой опасностью приходится мириться как художнику на его творческом пути, так и вообще всякому человеку на пути духовном. В ослиной шкуре тоже опасно оставаться, не говоря уж о том, что довольно противно.
В романе Германа Мелвилла «Моби Дик, или Белый кит» (в главе «На мачте») автор (или его герой), говоря о тех юношах, что дежурят на мачте, высматривая китов, рассуждает о притягивающей и губительной силе моря: