Прыжок

Высокий худощавый человек поднялся со своего места. На нем был темно-зеленый костюм, и Донна подумала, что он скорее похож на счетовода или на страхового агента. Когда он кивнул, ноздри его тонкого, хрящеватого носа раздулись.

— Да, ваша честь.

— И это единодушный вердикт?

— Да, ваша честь.

Судья обвел глазами присяжных и громко обратился к ним:

— Что вы признаете в отношении обвиняемого?

Стоявший мужчина уставился взглядом в пол и отчетливо произнес:

— Признаем виновным по всем пунктам обвинения, сэр.

Донна увидела, как ее муж протестующе закачал головой…

Перед мысленным взором Донны вновь прошли последние события: вот Джорджио вскакивает со стула и кричит на Петера Уилсона, обзывая того лжецом и ублюдком. Вот его удерживают два полицейских, которые затем сопровождают Джорджио из зала суда вниз, в глубоко расположенные камеры тюрьмы Олд-Бейли. И по дороге он все время вопит о своей невиновности.

Она вспомнила, как достойно и спокойно вел себя Джорджио в первые дни суда, но это хладнокровие, на ее глазах сокрушалось с появлением каждого нового свидетеля; свидетели, похоже, поочередно помогали забивать гвозди в крышку его закрытого гроба. С каждым днем ситуация для ее мужа складывалась все хуже и хуже. Он давно перестал говорить о том, как будет мстить полиции, когда все это закончится, и уже больше не рассказывал публично, каким победителем станет в конце концов.

Теперь, когда настал момент истины, Джорджио выглядел просто-напросто виновным: вся его уверенность улетучилась — вылетела в дверь Олд-Бейли вместе с Петером Уилсоном.

Петер Уилсон, человек, которому ее муж щедро платил, о ком он заботился и кого поставил на ноги после того, как тот отбыл долгий срок в тюрьме. И этот человек, не колеблясь, предал своего благодетеля… Голос Маэв вернул Донну к реальности. Маэв тихо и монотонно читала молитву Пресвятой Деве Марии.

— Пресвятая Мария, милосердная, да пребудет с тобою Господь, блаженна ты среди жен… — Она отсчитывала бусинки на четках, и костяшки гулко стучали в притихшем зале суда.

— Джорджио Энтони Брунос, вы признаны виновным.

Донна чуть не задохнулась от волнения и поднесла руку к груди, словно пытаясь утихомирить хаотичное биение сердца. Она снова устремила взор на Джорджио: его красивое лицо, обычно смуглое, теперь приобрело болезненный пепельный оттенок.

— …Вы признаны виновным в сговоре с целью убийства и в сговоре для совершения вооруженного ограбления…

Судья сделал паузу, чтобы снять очки, отполировать их стекла и водрузить оправу на место. Донна понимала: это был театральный жест. Однако люди на галерке напряженно приподнялись со своих мест и вытянули шеи, наслаждаясь спектаклем. Они смаковали момент общего напряжения.

— Вы разработали план ограбления, в ходе выполнения которого невинный человек потерял жизнь. Несмотря на то что вы не принимали непосредственного участия в ограблении, вы к нему причастны, передали подробности плана своим подельникам, а также снабдили их машинами и оружием — теми револьверами, которыми вы приказали своим людям воспользоваться при первых признаках опасности…

Затем голос судьи зазвучал громче:

— Пистолеты были использованы для убийства одного из охранников и для того, чтобы искалечить второго охранника до конца его дней. Это семейные люди; они вели полноценную, полезную для общества жизнь, одна из которых трагически оборвалась из-за вашей алчности и злонамеренности. Как мы слышали в этом зале, вы управляли своей преступной империей с помощью террора, коварно прячась за личиной строительного подрядчика и торговца подержанными престижными машинами, человека богатого, с высоким положением в обществе. Вы отказались назвать ответственных за ограбление, продолжая настаивать на том, что якобы понятия не имели об этом нападении. Даже несмотря на клятвы свидетелей на Библии в том, что они слишком запуганы вами, чтобы свидетельствовать против вас. Я лишь могу надеяться, что в будущем вас будет мучить совесть, когда вы подумаете о мистере Томасе, который был замечательным, здоровым и смелым человеком, и о его вдове, которая теперь должна растить двоих детей одна, без благотворного влияния отца. — Судья снова снял очки. — Джорджио Энтони Брунос, я не исполнил бы своего гражданского долга, если бы не назначил вам максимально возможного наказания согласно ныне существующему закону. Мой священный долг — изгнать вас из общества, которое, как я это чувствую, заслужило быть избавленным от вас. И я приговариваю вас к пожизненному заключению с рекомендацией, чтобы вы отбыли, по крайней мере, восемнадцать лет. Остается надеяться, что вы используете это время для размышлений о своей жизни и о том, как исправить последствия многих неблаговидных поступков, совершенных вами. У вас есть что сказать в свое оправдание?

Джорджио неуверенно поднялся со своего места. Лицо его застыло в маске ужаса и шока. Указывая на инспектора Лоутона, он слабым голосом произнес: