«…ежели дева возляжет с девой, есть ли сие действо блуд? Сей вопрос вельми неоднозначен и не может трактоваться в аналогии с противоприродной и противоестественной, мало того, несомненно, еретической связью мужа с мужем. Ибо женщины, несомненно, более сложные и тонкие создания, чем мужи, и отмечены божественностью своего предназначения. Доказательством сей сентенции есть принадлежность Властительниц наших именно к женскому полу. Тем паче инокини Обители суть служанки божьи и не поддаются суждению мирскому. И сии связи, буде такие случатся, служат токмо укреплению духовного наставничества, но никак не приписываемому нам мужененавистничеству. Хочу напомнить почтенному Филарету, архисхимнику мужской Обители Торжества Веры: на сей счет издана специальная энциклика, в коей архипрелат Оттоний Четвертый приравнял наветы на Псиц Божьих непосредственно к ереси и ввел под строгий запрет мирское суждение об оных…»
Ночь прошла спокойно. Никто к нам в приют не ломился, так что даже удалось выспаться. Но когда я вышел во двор умыться и проверить лошадей, приметил на снегу странные следы. Странные, потому что похожи были на следы прямоходящего существа, у которого вместо ступней копыта. Перелистав в памяти бестиарий Эдельберта, нашел у него всего одно подходящее полумифическое существо – под именем чертулай или стучак, – являющееся воплощением некого духа леса. Преподобный его описывал изначально невраждебным человеку, так что я не особенно озаботился. Пусть гуляет. Тем более с его хозяйкой Мальвой я вполне поладил. Вроде как.
Обтерся снегом, вернулся в приют и поставил разогреваться остатки вчерашнего ужина. Купава спала мертвым сном и, похоже, просыпаться совсем не собиралась. Но хоть не померла, даже наоборот: на лицо вернулся румянец. Но проснуться все же придется. Времени нет совсем.
Я собрался ее будить, обернулся…
– Есть хочу… – Девушка уже сидела на нарах и терла ладонями лицо. – Дай чего-нибудь…
Молча набрал полную миску похлебки, отмахнул краюху хлеба и протянул Купаве.
– Уф… – Воительница отправила в рот полную ложку, задохнулась, восхищенно охнула и быстро стала есть.
– Не подавись.
– Нет… – Купава помотала головой. – Просто голодная очень. И вкусно. Сам готовил?
– Нет, лешака приглашал. Как себя чувствуешь?
– Нормально. Могу дальше ехать. И это… спасибо тебе, Гор… – Купава улыбнулась и, неожиданно покраснев, опустила глаза.
– Что это за снадобье?
– Противоядие. Сильное очень. Нельзя часто принимать, может убить. Дашь еще похлебки? И хлеба…
Я от нее тоже не отставал в трапезе, так что скоро котелок с варевом показал свое дно. На улице окончательно рассвело, и я стал собираться в дорогу.
– Ты не будешь против, если я с тобой доберусь до Заречья? – неожиданно спросила Купава. Она уже вздела на себя броню и теперь готовила переметные сумы.
– Я уже говорил тебе.
Инокиня внимательно на меня посмотрела, помолчала немного и затем, явно стесняясь, поинтересовалась:
– Скажи, зачем ты обо мне заботился?
– Не должен был? – Я обтер лезвие меча ветошью и вбросил его в ножны. – И поспеши, к полудню мы должны быть на месте.
– Не любят нас, – коротко пожаловалась Купава, опоясалась тяжелой перевязью с саблями и уточнила: – Мужи не любят. Наветы гадкие распускают. А ты странный…
– Какой есть. Готова?
– Да. – Девушка подтянула пряжку на перевязи. – Да, вот теперь готова. И все-таки?
– Что?
– Почему не воспользовался моей беспомощностью? Мог бы и ограбить. Или еще чего хуже.
Я мысленно выругался. Ну вот, а все так хорошо начиналось… Вот к чему эти дурацкие вопросы? Нет, женщины – они и в Обители женщины, и всегда ими останутся. Надо эту ненужную болтовню пресекать.