Proxy bellum

Слово сёгун вообще стало довольно часто звучать в раздраженных разговорах. Как докладывали Фрунзе. И он с этого немало веселился, так как это слово использовали в той же социальной формуле, что и фамилия Сталина в XXI веке. Дескать, сёгун придет и порядок наведет или при сёгуне такого не было… тем более, что в представлении японских элит Михаил Васильевич выглядел именно таким сёгуном, что установил власть в России и в сжатые сроки навел в ней порядок. Отчего она и побеждала.

Император же от таких заходов откровенно дергался. Потому что это грозило для него очень серьезными и далеко идущими последствиями. Неприятными, разумеется. Убивать его, конечно, бы никто не стал бы. Но вот посадить в золотую клетку и лишить реальной власти, как в эпоху сёгуната — очень даже. И, скорее всего, решетки на стенах этой клетки будут погуще, чтобы не вырваться как во времена Мэйдзи.

Хотя злые языки болтали, что ему бы стоило готовиться и к куда более губительным вещам. Союз уже показал, что умеет организовывать блокаду. А это грозило Японии голодными бунтами. Страшными. И все сокрушающими. Так как население страны восходящего солнца уже давно и критически превышая свои сельскохозяйственные возможности.

Голод и сам по себе мог все смести. Включая Императора и его институт. Но ведь были и другие зависимости. Например, нефть. А ее перерезать Союз мог еще быстрее и проще. После чего отрезать поставки еды становилось совсем легко…

Все выглядело настолько грустно и отчаянно, что Император едва сам не впал в депрессию и не сделал себе сэппуку. Но потом опомнился и животы начали вспарывать те, кто довел Японию до этого коллапса. Начался своего рода «маленький 37-ой год». Кланы княжеств Тёсю, Тоса и конечно же Сацума в течение нескольких дней лишились массы своих представителей. Позор которых, внезапно, оказался нестерпим…

А в Союз отправили переговорщиков, чтобы как можно скорее все урегулировать. Япония была не готова продолжать войну. Никак. Ни в каком формате. Даже несмотря на увещевания англичан, которые традиционно обещали золотые горы. Но, несмотря на свои обещания, ровным счетом ничего не могли сделать. А сражаться за чужие интересы дальше выглядело для Японии верхом безумия.

— Я не вполне вас понимаю. — ответил невозмутимо министр иностранных дел.

— Я слышал, что в вашей стране горе — тяжелое чувство вины унесло почти все руководство министерства флота и морского штаба. Да и многих иных.

— Они поступили как люди чести.

— Без всякого сомнения. Я впечатлен. И даже в чем-то завидую. Было бы славно завести такие порядки и у нас. А то… — махнул рукой Фрунзе. — Иной раз хочется взять кувалду и нанести удар милосердия отдельным, потерявшим совесть людям. В том числе высокопоставленным. А может быть и не один удар.

Министр молча кивнул, принимая ответ. О чем он думал, по его невозмутимому лицу было не понять.

— Я очень рад, что мы наконец сможем снять все возникшие между нашими странами разногласия. — продолжил Фрунзе. — Если я правильно понял, вы ведь для этого и приехали?

— Так и есть. Мой Император желает прекратить эту войну и установить крепкий мир. И согласие.

— И экономическое сотрудничество, не так ли? А то какой мир без торговли?

— Разумеется.

— Хорошо. Тогда предлагаю сразу перейти к делу. Я знаю, что в Японии это не принято. Но вы мой гость и мне хотелось бы, чтобы вы уважили традиции моей страны.

— Мы приложим все усилия.

— Смотрите. Не будем лукавить. В эту войну вы ввязались из-за советов англичан. Чем доставили нам немало хлопот. Более того, вынудили воевать еще и с вами. Что в известной степени затруднило решение финского вопроса. Но вы дрались крепко. Поэтому требовать то, что я хотел раньше, мне кажется бесчестным и неправильным.

Посол молча кивнул.

— Поэтому я хочу юг Маньчжурии с Порт-Артуром и юг Сахалина. На Корею мы более не претендуем. Да, нас все также беспокоит возможность начала вами войны против нас. Внезапно. Что вы как минимум дважды делали в этом столетии. И, чтобы этого не повторилось, Корея должна стать демилитаризованной зоной. То есть, на ее территории нельзя располагать войска. Никакие. Вообще. Ни сухопутные, ни морские. Любой военный корабль должен заходить в порты Кореи только в случае безвыходной ситуации и покидать ее в кратчайшие сроки. Не только японский. Вообще любой.

— Вы просите слишком много.

— Мы не на базаре и не собираюсь торговаться. У меня есть возможность проводить войну дальше. У вас — нет. Время работает на меня. Продолжая блокировать Квантунский полуостров минимальными силами и авиацией, я просто дождусь голода. И когда он сделает свое дело — зачищу территорию. А потом развернусь на восток и займу Корею. И вот тогда я потребую еще и Хоккайдо. Ведь война — это акт хозяйственной деятельности. И было бы глупо вести ее так, чтобы не получать с нее прибыли.

— Хоккайдо? Но зачем он вам? — с трудом сдерживая волнения спросил министр.