Провокатор

– Его вообще нескоро удастся вычислить, – с сожалением произнес Грин. – По крайней мере, до Нового года я этого не предвижу. Но это и неважно. Моя контригра рассчитана не на провокатора, а на его хозяев.

Генерал недолго помолчал, перебирая прозрачные обломки «преобразованного» кирпича, и, наконец, кивнул.

– Ты точно сумасшедший.

– Можете считать, что да. Но иначе чужаков не обмануть. Ну, так что, поможете мне?

– Но чем я смогу тебе помочь? В твоем безумном плане нет никаких лазеек. Я буду бессилен!

– Ваша помощь потребуется не сейчас, а гораздо позже. Когда я, как вы сказали, наиграюсь в Штирлица. До того момента просто держите меня в поле зрения и постарайтесь не допустить непоправимого. Предвидение предвидением, но страховка не помешает. По рукам?

– Ты спас мне жизнь, Грин, я привык отдавать долги, поэтому сделаю то, о чем ты просишь. Только… если ты ошибаешься, я рискую остаться твоим должником навсегда.

– Я не ошибаюсь, – уверенно заявил Грин. – Ошибается тот, кто из двух путей выбирает неправильный. А я не выбираю. Я иду по пути, которому нет альтернативы.

8. Москва, сентябрь 2014 г

Города – как живые существа. Если они не гибнут, постепенно их раны затягиваются. Кое-где могут остаться рубцы, что-то отмирает, что-то отстраивается заново, изменяется общий облик, стиль. Но если город выжил, рано или поздно его артерии вновь наполнятся кровью – транспортом и людьми, и жизнь в нем снова начнет бурлить.

Москва выжила. Восстанавливалась после августовских событий она медленно, изменения в ее облик вносились чудовищные – некоторые районы не узнавали даже коренные москвичи, но она была по-прежнему жива и оставалась Москвой.

Дед несколько раз щелкнул мышкой, пролистывая изображения с веб-камер. Поклонная гора, Мосфильм, Лужники. От этих знаковых мест остались одни названия. Все остальное – монументы, павильоны и стадион – было уничтожено и заменено куполами. Такая же участь постигла Сокольники, Измайловский парк и Нагатинскую пойму. В целом количество куполов в Москве выросло с восьми до семнадцати, а количество серпиенсов возросло на порядок, это было заметно невооруженному глазу и без всяких там шпионских подсчетов.

И, похоже, это был не предел. Новые серпиенсы прибывали в город ежедневно. Большие транспортно-пассажирские коконы летели откуда-то с запада целыми эскадрильями. А если присмотреться повнимательнее, можно было заметить такие же эскадрильи на большой высоте. Это серпиенсы перебрасывали свежие силы еще дальше на восток, за Урал, в Азию.

Разрушенные спальные районы Юго-Запада серпиенсы не тронули, предоставив людям право самим восстанавливать дома. А вот выжженную дотла территорию между Алтуфьевским и Дмитровским шоссе чужаки основательно зачистили – в буквальном смысле сровняли все руины и пепелища с землей – и превратили неизвестно во что. Громадный сектор города от МКАД до Станционной чужаки обнесли непрозрачной силовой изгородью метров сорока в высоту и принялись возводить силами рабочих-аборигенов какое-то непонятное сооружение, обещавшее стать самой грандиозной постройкой на планете. Что это будет конкретно, не знали даже инженеры и надзиратели из числа «белоповязочников». Наблюдателям и агентуре также не удалось ничего выяснить. Кто-то предположил, что это будет монумент могуществу захватчиков, а заодно погибшим серпиенсам, кто-то считал, что возводится резиденция Первого наместника Великого Дракона, которому полагался дворец в каждом оккупированном мире. А некоторые склонялись к версии об огромном концлагере для перевоспитания особо упрямых и опасных аборигенов. И у последней версии сторонников было больше всего. Дед был в их числе.

Он, как и все руководство обескровленного Сопротивления, обжегшись на молоке, теперь дул даже на ледяную воду. Перестраховывался во всем и ко всему относился с максимально возможным скепсисом и осторожностью. Иначе просто не получалось. Очень уж крепко засел в памяти поспешный, бездарный и губительный августовский штурм куполов и позиций врага, который закончился не просто разгромом, а натуральной катастрофой. Слишком уж свежи были эти неприятные воспоминания. Всего-то месяц прошел. За такое короткое время раны не рубцуются. Ни телесные, ни душевные.

Дед закрыл программу и устало потер глаза. С другой стороны, не сидеть же пнем? Если ты выжил, надо что-то делать, благодарить судьбу за шанс, воздавая ей за эту милость ударным трудом. Пусть на своем мизерном участке работы, но тут главное не масштаб, а качество. И усердие.

Дед развернулся вместе с креслом к письменному столу, на котором стоял ноутбук капитана Рабиновича. Следователь уже закончил подготовку к рапорту и теперь только ждал, когда начальство настроится на продолжение работы.

– Докладывай, – разрешил Дед.

– Начну с записи, товарищ полковник! – бодро заявил Рабинович и запустил видеофайл.