Провокатор

По соседству повернулся и открыл глаза коротышка с кулачищами, тяжело вздохнул, повозился и сел, сплюнув на землю кровь. Некоторое время он сосредоточенно шевелил языком во рту, а потом полез туда пальцами и вынул зуб, сопроводив это крепким словом. Обтерев руки о пальтишко, он заметил меня:

- Итить, инженер? А тебя-то за что?

- Баб защитить хотел.

- А ну там молчать! - прикрикнул городовой и мы перешли на шепот.

- Правильные вы там у Бари. Федоров Иван, слесарь. - и он протянул мне мозолистую лапищу.

- Молчать! - снова рявкнуло сверху, - Сейчас высажу, пешком пойдете!

Голова еще кружилась, Иван тоже был не ахти, так что мы предпочли замолкнуть, судя по всему у нас будет время наговориться в камерах Рогожской части, куда нас вскоре и привезли.

Работяг загнали во двор и поставили под конвоем перед арестанским домом. Кружился снег, время шло, слышно было как в здании часы два раза отбили четверть - значит, прежде чем перед нами явилось начальство, мы мерзли во дворе не меньше получаса. Я с удивлением узнал пристава, с которого и началась моя здешняя эпопея, Кожин прошел вдоль строя, мазнул по мне взглядом и двинулся дальше, но запнулся, вернулся обратно и вгляделся в меня.

- Господин Скаммо! - надо сказать, что изумление в его голосе было неподдельным, - как это вас угораздило?

- Жандармы избивали женщин, я пытался прекратить.

- Ну, знаете ли, вступаться за смутьянов…

- Женщин. Бить. Нельзя. - как можно тверже отчеканил я.

- Хм… Ждите. - и он двинулся в сторону группки полицейских чинов и штатских у дверей части.

Иван выслушал наш разговор и простецки дернув меня за рукав, поинтересовался:

- Это кто?

- Пристав, знакомый.

- А что за фамилие - Скаммо? Чухонец?

- Нет, американец.

- Америка-анец, - удивленно протянул Иван, - а как же ты по нашему так ловко болтаешь?

- Предки русские, - я был немногословен, потому как замерз да и рубец от удара саднил немилосердно.

Кожин закончил свои разговоры, что-то приказал и махнул в мою сторону рукой городовому, который немедля выцепил меня из строя и повел в здание.

- Ну бывай, американец, бог даст - свидимся!

- Бывай, Ваня.

В кабинете Николай Петрович, которого буквально месяц назад временно перевели в Рогожскую часть, выслушал мою версию событий и поинтересовался, сумел ли я тогда попасть к Зубатову.

- Так вы сами справьтесь у Сергея Васильевича, полагаю, телефон в части имеется?

Еще полчаса ушло на “телефонирование”, во время которого полицейский врач обработал мне ссадину, после чего Кожин довольно сухо со мной попрощался, посадил на извозчика и отправил домой, где меня встретила Марта, а вскоре примчалась и Варвара, горевшая желанием вылечить меня вот прям щаз. Но для начала мне пришлось их успокаивать, потому как след от удара выглядел страшновато, так что за меня они принялись несколько позже, а закончилось тем, что после перевязки Варвара осталась на ночь, заявив что я промерз и меня обязательно нужно согреть. Рубец этому, как выяснилось, не помешал.

Приключения мои попали в газеты, “Ведомости Московской городской полиции” сухо сообщали о беспорядках и о том, что “при разгоне смутьянов пострадал проходивший мимо инженер завода Бари”, а всезнающий “Московский листок” прямо написал, что инженер Скамов пытался защитить женщину. Эта заметка, кстати, стала первым печатным появлением моей фамилии в “русской” форме.

На третий день Зубатов вызвал меня запиской на конспиративную квартиру, где мрачно выслушал мой отчет о происшествии, но к концу просветлел и высказался в смысле “не было бы счастья, да несчастье помогло” - дескать, теперь мое “социалистическое” реноме подтверждено делом.

Шеф московской охранки оказался прав - именно участие в свалке с жандармами стало для меня пропуском в революционное сообщество. Стоило мне появиться в библиотеке Белевских, как начались расспросы, охи и ахи, каждый считал своим долгом узнать детали непосредственно у меня, а потом “руку пожать и в глаза поглядеть, со значением”. Наташа вообще, похоже, нарисовала себе образ героя на белом коне, а Савинков после моего рассказа пригласил меня на собрание “к нескольким товарищам”.

***

Я вернулся из воспоминаний к разговорам и шахматам с Болдыревым, так понемногу мы и докатили до первопрестольной и простились на Курском вокзале, он ехал дальше, в Питер и просил, буде я окажусь в столице, непременно дать о себе знать, для чего оставил адрес.