Провокатор

— Почему же?

— Капитализм развивается крайне неравномерно, — я оперся на альпеншток и прищурился на сверкающие снежные шапки, — сравните Англию и, скажем, Китай. Или Японию и Америку с Францией, да ту же Германию с Россией, неужели не видно, что по разности условий мировая революция невозможна?

— Значит, мы начнем с России, с самого слабого звена в цепи! — трудный подъем сменился спуском, идти стало легче и веселое настроение не покидало Старика, отчего все моря были ему по колено.

— Отлично, пролетариев в России от силы пятнадцать процентов. Предположим, что все они свято вам верят и идут за вами. А что делать с остальными?

— Так на то и диктатура пролетариата, батенька!

— Тогда получается, что для трех четвертей народа одна диктатура — царя и помещиков, сменится другой, такой же чуждой.

— А мы их заставим пойти за нами, — сверкнул глазами самый человечный человек, продолжая спускаться вниз по тропе над обрывом.

Да, правильно говорят, что во власть идейным нельзя — такие ради своих доктрин не задумаются развернуть какой угодно террор.

— А не облезете, сто миллионов заставлять? Косная, необразованная страна, да еще и две трети пролетариев только вчера из деревни.

— Ничего, если у нас будет крепкая партия — справимся!

Ну да, как там писали после победы революции, «загоним человечество в социализм железной рукой», что-то в этом роде.

— Ну то есть вместо диктатуры пролетариата у вас будет диктатура партии.

Ленин пренебрежительно отмахнулся.

Ну что тут скажешь, просто офигительно. Долбишь, долбишь про широкий фронт — и все мимо, все диктатуру подавай, все об узкой партии профессиональных революционеров мечтаем.

— Маркс одним из средств при диктатуре пролетариата называл трудовые армии. — Ильич все-таки опустился до объяснений. — Да, будет тяжело и непросто, но наша великая цель — коммунизм — оправдывает любые жертвы. Пусть сильнее грянет буря!

И тут я прямо взбеленился. Надо же, сидит, книжечки почитывает, Горького цитирует, статейки кропает, письма «мама, пришли денег» шлет раз в месяц и с такой легкостью «любые жертвы»! Ну и как его такого переубедить, если он даже устаревший «Манифест», от которого сам Маркс открещивался к концу жизни, держит за икону, догматик чертов? Я упрямо крутил в голове варианты, чтобы хоть немного сбить этот людоедский настрой «любой ценой».

— Да, только так, через любые жертвы! — резко повторил Ильич и отмахнул рукой, как бы ставя точку.

Взмах этот меня как подстегнул и я внезапно схватил шедшего впереди Старика за ворот пиджака и пихнул его с тропинки так, что он повис над обрывом, выронив свой альпеншток и нелепо хватаясь руками за воздух.

— Давай! — заорал я. — Давай, делай революцию! Давай! Прямо сейчас!

С каждым криком я тряс Ленина и выплескивал собственную злость на этих узколобых доктринеров, сперва грызших друг друга за мельчайшие расхождения, а потом чуть не разваливших до основания страну. Каким чудом я удержался и не спихнул Ильича в пропасть — одному богу ведомо.

— Прекратите! — хрипел задушенный перекрученным воротником Старик.

И хрип этот странным образом успокоил меня. От удивительного понимания, что я буквально держу историю за шкирку, я чуть не рассмеялся, и встряхнув Ленина еще раз, поставил его обратно на тропу.

— Вы с ума сошли! — шарахнулся он к скальной стенке, поправляя галстук трясущимися руками. — Что вы себе позволяете?

— А что вы рекомендуете, то и позволяю, — зло процедил я, — все в точности по вашим рецептам. Крепкая партия в моем лице пыталась принудить вас к революционным преобразованиям, но вам что-то мешало. Вы хотите заставить весь народ — а я попытался заставить вас. И как показала практика, которая критерий истины, что-то вы хреново революцию делали. Не подскажете, почему?

— Вы сумасшедший!

— В той же мере, что и вы, мы оба хотим перевернуть мир, только я не приемлю «любые жертвы», и вам не позволю, — от того, что я только что чуть не угробил будущего вождя мирового пролетариата, меня переполняло ощущение силы, даже всесильности. И я твердо решил, что если понадобится — угроблю по-настоящему, но не дам превратить революцию в кровавую вакханалию.

Ленин понемногу отдышался, поправил одежду, подобрал трость и двинулся вниз, держась ближе к стенке, а я следом, как добрый пастырь с полутораметровым посохом-альпенштоком.

— Диктатура партии это тупик, для построения социализма нужно согласие большинства народа, и это согласие можно строить уже сейчас — через пропаганду, через подготовку кадров, через создание кооперативов, наконец.

— Господи, да причем здесь кооперативы? — похоже, встряска на Старика подействовала и он был рад отвлечься на что-то постороннее.

— Это ячейки будущего общества. Я вообще думаю, что социализм будет строем культурных кооператоров…

Конец первой книги