Проводник смерти

Въехав ногой в стопку полусгнивших от сырости, погрызенных крысами деревянных подрамников, капитан выругался и стал смотреть под ноги. Андеграунд - он и есть андеграунд. Однажды на совещании, которое проводил этот праведник Сорокин, Нагаеву довелось услышать, что "андеграунд" в буквальном переводе означает "под землей", "подземный", и теперь он убедился, что словечко, которое у них в отделении считали просто очередной данью глупой моде, очень точно выражает суть явления.

- Крысы канализационные, - пробормотал капитан, нащупывая ручку низкой, обитой ржавой жестью двери, украшенной реалистическим изображением оскаленного коровьего черепа с обломанным рогом. Череп был намалеван белой масляной краской и в полутьме смотрелся как настоящий. Капитан даже слегка испугался, встретившись глазами с равнодушным и в то же время неимоверно злобным взглядом черных пустых глазниц.

Ржавые петли не просто заскрипели - они взвыли, завопили, запели на разные голоса. Мучительно кривясь от этих режущих слух звуков, Нагаев низко пригнулся и в полусогнутом виде проник в святая святых независимого от общественного мнения живописца.

- Какого члена надо? - заплетающимся языком, но тем не менее очень внушительно поинтересовался творец, чуть не упав при этом с дощатого тарного ящика, заменявшего ему табурет.

Творец был огромен - размером, пожалуй, с самого капитана Нагаева, которого природа не обделила ни ростом, ни весом, ни физической силой, чудовищно, до неприличия лохмат и одет в растянутый водолазный свитер с обширной прожженной дырой на потном волосатом брюхе. Кроме свитера, на этом ребенке подземелья были надеты некогда синие рабочие штаны и рабочие же кирзовые ботинки с рыжими разлохмаченными носами, завязанные вместо шнурков двумя кусками алюминиевой проволоки. В правой руке живописец держал полный стакан, в левой - обслюненную беломорину. Глаза у него смотрели в разные стороны, на втором поставленном на попа ящике торчала ополовиненная бутылка водки, и еще три бутылки валялись вокруг. Точнее, бутылок здесь была тьма, но все они уже успели потускнеть от осевшего на них грязного конденсата, а эти три блистали новизной. Никаких картин в мастерской не было, если не считать стоявшего на самодельном мольберте здоровенного, полтора на два с половиной, беспорядочно испачканного красками холста. Прямо посреди холста ярко-алой краской было крупно выведено короткое неприличное слово с тремя восклицательными знаками.

Нагаев сразу понял, что духовный наследник Дали пребывает в творческом кризисе, и решил, что его долг как сотрудника милиции велит ему помочь живописцу выйти из депрессии. Нагаев знал отличный способ для этого, но, еще раз взглянув на монументальную фигуру художника, невольно засомневался в том, что взятого им инструмента будет достаточно.

- Это ты художник? - спросил капитан, ставя на попа валявшийся в сторонке ящик и подсаживаясь к импровизированному столу.

- Был художник, - мрачно и не вполне членораздельно ответил сидевший напротив бородатый питекантроп. - А теперь я кто? Все увезла немчура проклятая. Душу мою за три пфеннига купили! Язви ее в душу. Исписался я, мужик, - вдруг признался он и залпом опрокинул стакан, который держал в руке. - Ни черта работать не хочется. Пил бы и пил, пока почки вместе с печенью через зад не выпадут. Так, наверное, и сделаю. Бабок теперь до самого цирроза хватит.., и на летальный исход останется. Компанию составишь?

- Рад бы, - сказал Нагаев, - да не могу.

- А, - равнодушно сказал художник, - мент поганый. Ну, чего тебе?

Нагаев снова внутренне вздрогнул, внешне ничем не выдав волнения.

- А ты откуда знаешь, что я мент? - спросил он.

- А кому еще я могу понадобиться? - резонно спросил живописец. - Да еще днем, да еще с такой рожей... Ты рожу свою в зеркало видал хоть раз?

- На свою посмотри, - обидевшись, сказал капитан.

- Да чего смотреть? Я и так знаю, что моей рожей только нечистую силу из хлева отпугивать. Так ведь у меня она просто пьяная, а у тебя ментовская. Вам их что, на складе выдают вместе с резиновыми дубинками?

- Нет, - сказал Нагаев, - я свою храню в сейфе, прямо у себя в кабинете, и надеваю только по торжественным дням. Ты полегче, все-таки, Серега, а то я ведь и срок организовать могу - для начала небольшой, а там как карта ляжет.

- Э-к, напугал, - презрительно сказал Серега. - Русскому человеку тюряга - дом родной. Да и за что сажать-то будешь?

- А за Снегову, - спокойно ответил Нагаев. - За Антонину Андреевну. Слыхал, как ее?.. Что же ты, Серега? Человек тебя, можно сказать, из дерьма вытащил, а ты ее ножом...

- Чего? - опасно подаваясь вперед, с угрозой переспросил живописец. Он сунул свою белрморину в зубы и потянулся рукой к отвороту капитанской кожанки, но Нагаев был трезв, как стеклышко, и легко уклонился. - Ты чего мне шьешь, мусор тротуарный?

- Скажи еще, что это не ты Снегову успокоил, - безмятежно закуривая сигарету, проворчал Нагаев.