Провинциальный апокалипсис

Помню, как всем семейством подтаскивали для каменщика кирпичи, поскольку дом был наполовину каменный, наполовину деревянный. Принимали участие и Алёша с Мишей, а было им тогда по пять и шесть лет. И сразу устроили соревнование, кто из них сильнее и больше зараз кирпичей унесёт. Оба в больших, не по размеру изношенных ботинках, после старших дочерей, с незавязанными, таскавшимися по земле шнурками, упрямые до невозможности. Раз скажешь, по одному кирпичу носите, два скажешь. Глядь, а они опять по два, а то и по три кирпича тащат. Ручонки едва держат, пальчики побелели, вот-вот от тяжести завалятся назад или уронят себе на ноги кирпичи, а всё равно прут.

А вообще, как они все старались! И чуть ли не каждый вечер спрашивали:

«Папенька, когда? Папенька, скоро?» И вот наконец, накануне Пасхи, мы перебрались в кое-как обустроенное жилище, с небольшим запасом деньжат на дальнейшее благоустройство. Деньги в очередной раз добыли, как и все, от собственной земли, вырастив картошку, моркошку, лук, капусту, свеклу и продав всё это на рынке. Около гектара земли у нас тогда было. И мы уже вместе со всеми начали вставать на ноги, да подкосил дефолт. Получили подарочек от очередного болтуна, который теперь нашим атомом торгует. На его благополучие, разумеется, это не повлияло. Вообще ни на чьё из их компашки. А что им до чужого благополучия? Они и теперь только и глядят, как бы в очередной раз народ обобрать и облапошить. И даже пытаются уверить, что, как и в холодную войну, мы будто бы опять проиграли. Они – может быть. А мы как жили, так и останемся жить на своей земле, запасных аэродромов у нас нет. Правда, у нас теперь и земли нет. Почему? А перекрыли кислород вышеозначенные деятели в нулевые, окончательно лишив село рынка, и практически вся земля заросла березками. И как их только земля носит? Что ни сделают – всё во вред. Впрочем, будет у нас ещё время об этом поговорить.

Я включил планшет, открыл файл и стал отвечать на вопросы корреспондента областной газеты. Это отняло немало времени, к тому же, отослав ответы, буквально через пять минут получил дополнительные вопросы, а ещё через полчаса – статью с просьбой поправить, если что не так. Это ещё отняло время. И всё равно ехать на встречу с Ильёй было рановато, но и в палате сидеть уже невмоготу.

– Ладно, – сказал, вставая и убирая в портфель планшет, – поеду. Завтра маменька собирается приехать. С врачами сама хочет поговорить. Надеюсь, ты меня понял?

– Да.

12

Площадь у драмтеатра, сама улица, в которую он замечательно, в смысле архитектуры в стиле барокко, вписывался, были моими альма-матер. На этой улице находился университет, филологическое отделение которого я когда-то окончил. Буквально в двух шагах от драмтеатра, на третьем этаже такого же старинного здания, обитала редакция популярной в те годы вечерней газеты, в которой началось моё корпение над гранками полос. Посещение каждой новой премьеры входило в мои прямые обязанности. Это было время особенное, что бы про него не пели, потому что это было время нашей юности, время больших надежд.

Вы спросите, в чем это выражалось, да ещё в такой застойный период? А я вам скажу. А лучше приведу зарисовку из «подвала» пожелтевшей четвёртой полосы большого газетного формата, написанной под тогдашнего нашего кумира Хэма, как мы его между собой по-приятельски называли.

«Я живу и учусь на самой красивой улице нашего старинного города. Недавно ему стукнуло семьсот пятьдесят. Тут жили родители моего отца. Они приехали сюда из отдалённых деревень в конце НЭПа строить новую жизнь. Оба окончили рабфак. Потом один университет. Мамины родители с рождения и до смерти жили в деревне, в которой я провёл свой детство. К сожалению, оба деда сложили головы на полях Великой Отечественной.

Мои родители – дети войны, хотя почти её не помнят. Им было по шесть лет, когда она началась. Но что-то они всё-таки помнят. Голод, холод, измученные лица матерей, похоронки. Я у них ранний ребёнок. Они были студентами второго курса университета, когда я появился на свет и, чтобы не мешать учёбе, был отправлен в деревню, где жил до школы. А ещё через пять лет появилась моя сестра. Она тоже мечтает учиться в нашем университете, как и я, пишет стихи, любит музыку.

Я играю на шестиструнной гитаре. У нас дворовое трио: гитара, аккордеон и скрипка. В отличие от меня остальные профессионалы. Один закончил музучилище, второй учится в консерватории. Зато у меня самый красивый голос, поэтому я всегда пою вторым. Второй – это главный, второй – это солист. И я солирую, когда мы репетируем во дворе, а потом устраиваем импровизированные концерты на площади перед драмтеатром. Это происходит каждое воскресенье примерно в одно и то же время, как правило, летом и когда начинают ронять первую листву старые липы. Все уже к этому привыкли. Перед нами собирается небольшая толпа со всей округи.