Почему тетушка Шальтрэ так решительно хочет, чтобы я отправился навестить г-на де Блиньеля? Откуда это упорство? Я думал было, что моя бедная тетя отказалась от мысли обратить меня в настоящего дитя П. Она отлично знает, что я никогда не пропитаюсь «провинциальным духом». Она смотрит на меня как на странного оригинала. Она поняла, что я никогда не буду интересоваться тем, что интересует здешних обывателей. Я в таком же одиночестве посреди них, как если бы я жил среди птиц или среди крыс… Но почему же она хочет, чтобы я пошел навестить г-на де Блиньеля?
Погода хорошая. Я встретил старика Гренэ, сторожа из Виллуана. Он сказал мне, что его хозяева готовятся к отъезду. Они ожидают прибытия нового шофера из Парижа, потому что прежний — тот, что водил большой красный автомобиль, странный парень, — внезапно покинул их… И папаша Гренэ закрывает рот и не хочет сказать ничего больше.
Вправе ли мы когда-нибудь сказать себе «кончено»? В нас есть какая-то все переживающая жизненная сила, какое-то желание деятельности, новизны, счастья, которое ничто не в силах потушить. Самые что ни на есть «конченые» обладают глубоким жизненным инстинктом. Но чтобы вновь начать жизнь, нужно иметь жизненную энергию, нужно сохранять способность к деятельности. Нужно, чтобы какой-нибудь неожиданный случай со всего размаху, грубо и резко, бросил нас в жизнь. Нужно, чтобы нас научили жить вновь риск, отчаяние, опасность, нужно оказаться в самой гуще жизни, нужно запачкаться жизнью.
Проходя мимо его дома, я заметил, что садовая калитка полуоткрыта. Это удивило меня, ибо мне хорошо известна внушенная им своему слуге Жюлю привычка держать все в порядке и на запоре. Жюль удивительно приспособился ко всем маниям своего господина. Поэтому такого рода небрежность с его стороны кажется странною. Нужно пожить в провинции, чтобы заметить, что обыкновенно запертая дверь осталась открытою, нужно быть провинциалом, чтобы явления такого рода показались достойными интереса. Между тем это так. Да, я остановился перед садовою калиткою. Больше того, я толкнул ее и бросил взгляд в сад. Он был пуст. Его правильные аллеи, окаймленные плодовыми деревьями, остриженными в форме пирамид, пересекались под прямыми углами. Тщательно разбитые цветники были обрамлены буксами. В центре сада блестел бассейн. У закраины его лейка; дальше — воткнутый в землю заступ. Ни души, никакого шума, исключая тихое пение птички, которая улетела, как только заслышала скрип моих башмаков по гравию.
Я сделал несколько шагов. В глубине сада возвышался дом. Благодаря ставням, закрывающим большую часть окон, его фасад желтого камня выглядит уныло. Открытыми оставались окна лишь двух комнат: той, в которой обыкновенно проводит время г-н де Блиньель, и его спальни. Не будь этого угрюмого вида полуслепого жилища, дом Блиньеля был бы одним из самых приятных в П. Он принадлежит эпохе, когда умели строить. Его местоположение довольно живописно: недалеко от реки, текущей за рядом тополей, сейчас лишенных листьев и довольно злобно вздымающих к нему свои вытянутые в форме кинжала стволы. Я сделал еще несколько шагов и приблизился к бассейну. Несколько насекомых скользило по его поверхности на своих длинных подвижных ножках. Я посмотрел на дом. Подобно садовой калитке, входная дверь была полуоткрыта. При этом внезапном зрелище недоумение мое возросло. Г-н де Блиньель имеет обыкновение ревниво запираться и открывает, только удостоверившись, кто звонит, как об этом свидетельствует забранное решеткою потайное окошечко, вделанное в створку двери. Оставить дверь открытою! О чем же думал Жюль и где была его голова? Продолжая размышлять об этих странностях, я приблизился к двери и машинально вошел в сени, а оттуда в столовую. Я найду Жюля за уборкою комнат или в кухне и нагоню на него немало страху своим неожиданным появлением, уличив его таким образом в нерадивости. В кухне ни души…