Как это случилось? А вот послушайте…
Нужно вам сказать, а я ужасно боялся всякого начальства, боялся безотчётно, нервно, так иные боятся мышей, лягушек, пауков. (На самом деле, Энгельгардт был человек не робкого десятка. Ведь как дерзко отвечал он полицейскому офицеру, который советовал ему уйти со сходки протестующих студентов. Но то было в Петербурге. А попав в Батищево и столкнувшись с полицейским произволом на местах, понял, что легко отделался – ссылкой в собственное имение. И что за любое неосторожное слово, любой неосмотрительный поступок может загреметь туда, куда Макар телят не гоняет.) Никак не мог привыкнуть к колокольчикам, особенно вечером, ночью, когда нельзя рассмотреть, кто едет. Как заслышу колокольчик, нервная дрожь, сердцебиение делается, беспокойство какое-то. Только водкой и спасался. Сейчас – хлоп рюмку. Проехали. Ну, слава Богу, отлегло от сердца. Если же на двор завернули, хватаю бутылку и прямо из горлышка… Так становой меня иначе, как выпивши, и не видал. Прежде у нас становой был ужасно проницательный человек – сейчас заметит. И спасибо ему, деликатный был человек, редко сам заезжал, всё через сотских посылал, а сотских я не боялся: может потому, что мужик, не при форме. Ну, а уж если необходимо было становому самому заехать, так первое слово: «Не беспокойтесь, ничего особенного нет». Славный был становой, шесть лет я под его начальством пробыл, как у Христа за пазухой жил, деликатный человек. Поступил потом другой становой, тоже прекрасный человек и наезжал редко. Ну, и я тоже всегда в аккурате был, чтобы и повода ко мне приезжать не было: подати внесены вовремя, дороги в исправности, а если знаю, что высшее начальство поедет, велю и на исправной дороге, и по сторонам землю поковырять, будто чинили, чтобы начальству, видно было, что о его проезде заботились, уважение имели. Приедут ли собирать с благотворительною целью – я и тут всегда в порядке; на крейсеров ли собирают, на крест ли, на лотерею ли – сейчас трояк отваливаю…