Провидение и гитара

— Так что же из этого? — ответила жена. — Достоинства есть, а покупать их никто не хочет.

— Я полагаю, что место в конторе… — начал было Стаббс.

— Искусство есть искусство! — воскликнул Леон. — Я приветствую искусство! Оно прекрасно, оно божественно! В нем душа мира, гордость человеческой жизни! Но… — Тут оратор остановился.

— Если хорошая должность в конторе… — начал снова Стаббс.

Обоих перебил художник:

— А я вам скажу, в чем дело. Я — художник, а искусство, как говорит мой почтенный гость, есть и то, и прочее. Но вот что! Если моя жена собирается ежедневно меня изводить своей грызней, я лучше пойду и сейчас же брошусь в воду!

— Ну и ступай! — крикнула жена.

— Я собирался сказать, — договорил, наконец, Стаббс, — что можно быть конторщиком и в то же время рисовать сколько угодно. У меня есть приятель, который служит в банке, но в то же время он сколотил себе капиталец акварельными рисунками.

Обеим женщинам показалось, что Стаббс бросил спасательный круг. Каждая вопросительно взглянула на своего мужа, даже Эльвира, которая сама была артисткой.

Видно, в женской натуре всегда остается меркантильная струнка.

Мужчины обменялись взглядом — взглядом трагическим. Именно так посмотрели бы друг на друга два философа, если бы к концу жизни внезапно узнали, что их учение так и осталось непонятным их ученикам. Леон встал.

— Искусство есть искусство, — печально и серьезно произнес Леон, — а не рисование акварельных картинок и не бренчание на фортепиано. Это

— жизнь, которую артист переживает.

— Если только он с голоду не подыхает, — добавила жена художника.

— Если вы это называете жизнью, она не для меня.

— Я скажу вот что, — продолжал Леон. — Пойдите, сударыня, в другую комнату и поговорите еще с моей женой, а я здесь останусь и поговорю с вашим супругом. Не знаю, выйдет ли что-нибудь из этих разговоров, но позвольте попробовать.

— О, пожалуйста! — ответила молодая женщина и, взяв свечу, попросила Эльвиру последовать за ней в спальню.

— Дело в том, — сказала она, опускаясь на стул, — что мой муж не умеет рисовать.

— Да и мой не умеет играть, — добавила Эльвира.

— А мне кажется, что ваш муж должен хорошо играть, — возразила та.

— Он мне показался очень разносторонним и способным человеком.

— Он такой и есть, и вдобавок еще замечательно хороший человек, — сказала Эльвира, — но играть он не умеет и успеха иметь не будет ни при каких обстоятельствах.

— Но все же он не такой дикий чудак, как мой! Ваш по крайней мере умеет петь.

— Вы не понимаете Леона! — горячо возразила Эльвира. — Он совсем не претендует быть хорошим певцом — для этого у него слишком много понимания и вкуса; он поет лишь из нужды, чтобы иметь, чем жить. И, поверьте мне, ни тот ни другой — не чудаки и не шутники. Они люди с призванием, у них есть миссия, но они еще не могут найти дорогу, проявить себя.

— Кто они такие, я не знаю, — ответила жена художника, — но вы чуть не остались ночевать в поле, а я живу в постоянном страхе остаться без куска хлеба. Я полагаю, что призвание мужчины должно заключаться в том, чтобы как можно больше заботиться о жене. Но об этом у него нет заботы — ему бы лишь делать по-своему, разыгрывать не то шута, не то сумасшедшего. Ах, — воскликнула она, — разве не тяжко так думать о своем муже? Если бы он только мог иметь успех… Но нет, он не может!

— Есть у вас дети? — спросила Эльвира.

— Нет, но я могу ожидать…

— Дети многое меняют, — сказала Эльвира, вздохнув.

Вдруг послышался аккорд гитары, затем другой, третий — и раздался голос Леона. Обе женщины умолкли. Жена художника точно преобразилась. Эльвира смотрела ей прямо в глаза и читала все ее мысли, ее чувства. Песня, очевидно, пробудила сладкие воспоминания юности. Перед взором молодой женщины проносилась зеленая равнина Средней Франции, благоухали яблони в цвету, серебрились извилины красавицы-речки, слышались упоительные слова любви.

«Леон в ударе. Он попал в точку, — подумала про себя Эльвира. — Но как он смог угадать ее настроение? »

На самом деле это оказалось довольно просто. Леон спросил художника, не припомнит ли он какой-нибудь песни, которая была бы связана со счастливым временем его ухаживания за той, которая стала ему женой, с их объяснением в любви, и узнал то, что ему было нужно. Дав еще некоторое время женщинам наговориться, он вдруг запел простенькую, но поэтическую песенку о любви.

— Вы меня простите, сударыня, — сказала жена художника, — но ваш муж великолепно поет.

— Он поет не без чувства, — ответила Эльвира тоном строгого критика, хотя сама почувствовала себя несколько взволнованной. — Он по призванию драматический артист, а не певец и не музыкант.

— Как жизнь печальна! — грустно промолвила жена художника. — Как много в жизни пропадает, точно ускользает между пальцами!

— Я этого до сих пор не находила, — возразила Эльвира. — Я думаю, что хорошие стороны жизни долго сохраняются, а со временем даже усиливаются.

— Послушайте! Скажите мне, что вы посоветуете сделать?