Проверка на преданность

Владимир Мальцев принял решение добиваться справедливости. И даже не справедливости, а элементарного выполнения своих обещаний. Ему так казалось, что он принял твердое взвешенное решение, а на самом деле он просто ударился в панику, оказавшись, как ему казалось, в безвыходной ситуации. А как известно, даже самый слабый хищник, если его «зажать в угол», становится страшно опасным. Мальцев этого расхожего сравнения не знал, поэтому не сообразил, что своими угрозами «загоняет в угол» несравненно более опасного хищника.

Он мучился две бессонные ночи, изгрыз все ногти, но иного объяснения бездействию своих покровителей и начальников так и не придумал. Единственное, что приходило в голову снова и снова, – никто ради него стараться не хочет, зато все требуют молчания. А ведь это значит взять на себя все, хотя взятка не была его инициативой и ему причитались за помощь сущие крохи. После очередного приступа истерики Мальцев и объявил свою угрозу начать давать показания.

О беде Мальцеву сообщил следователь, который специально приехал в следственный изолятор.

– Дождались, Владимир Евгеньевич! – хмуро заявил он. – Не слушали вы меня, а я ведь вас предупреждал. Единственная ваша защита и надежда – это мы, а не ваши дружки и высокие покровители.

– Что случилось? – севшим от волнения голосом спросил Мальцев.

– Мы перехватили сообщение для вас. У уголовников это называется «малява». Вот почитайте, правда, это ксерокопия, но все равно.

Мальцев взял протянутый ему лист бумаги, на котором в самом верху чернел отпечаток бумажки с грязными сгибами. Печатными буквами было выведено:

«Ты начал угрожать, Мальцев? Пеняй теперь на себя! Твоя жена и дочь сейчас сидят, как и ты, в грязном, вонючем помещении. Сидеть они будут до тех пор, пока ты основательно и тщательно не возьмешь все на себя. Будешь искать виноватых и валить на других свою вину, и твои близкие начнут умирать, одна за одной, в муках».

– По-моему, все довольно красноречиво, – проворчал следователь, отбирая бумажку. – Это доказательство того… одним словом, думайте, долго думайте. Мы будем искать вашу жену и дочь, постараемся помочь вам, но и вы сообразите, наконец, что правосудие сильнее, чем любая мафия, любая преступная группировка.

– Я хочу видеть своего адвоката, – сиплым голосом проговорил Мальцев.

– Адвокат! – язвительно процедил следователь сквозь зубы. – Он больше надзирает за тем, что вы говорите и думаете, чем помогает вам. Он вообще не вам помогает, а вот им!

Следователь потряс в воздухе ксерокопией записки, сунул ее в папку и, не прощаясь, вышел из комнаты допросов. Мальцев сидел и думал, что оказался не в положении человека, который помочился против ветра, а в положении человека, который вышел ночью в туман помочиться на скоростную трассу, и его просто смахнуло с широкой и понятной дороги огромным беспощадным грузовиком, который даже не заметил препятствия на своем пути. Он размазал человека по асфальту, превратил в мокрое место, в амебу.

Бершенин сидел напротив и всем своим длинным лошадиным лицом выражал недовольство. Он был прав, он считал себя правым, и поколебать его могло только землетрясение. Да и то не факт. Воропаев, красный от возбуждения, промакивал платком свою лысину, шею вокруг воротника белой рубашки и продолжал полыхать негодованием:

– Ты спятил, Никандрыч! Ты совсем заигрался в Сицилию! Какого хрена ты все это сделал? Ты разницу видишь между…

– Лешка, заткнись! – брезгливо процедил сквозь зубы Бершенин. – Всякое сопротивление надо давить! В зародыше! Иначе тебе самому же на шею сядут. Крутиться надо, вертеться, а не в разговоры и убеждения играть. Теперь он пришипился как ежик и молчит. И ты на меня не дави! Сказал – так будет, значит, будет. Если понадобится, ему в пробирках любимые пальчики его близких в СИЗО передавать начнут!

– Дурак ты, Никандрыч, ой, дурак! Это же бандитизм, это же…

– Называй как хочешь, но я свои деньги спасать намерен любой ценой. А ты готов отдать? Если готов, то скажи прямо. Я один управлюсь, и один все получу. Только уж ты потом не канючь, не скули, что ты свой вклад вносил, что тоже участвовал. Вспомни вот эту минуту, как плевался и платком утирался. И вспомни, кто решение принял, кто все на себя взял.

– А если он на сотрудничество со следствием пойдет, если там следователя вдруг поменяют, если какой-нибудь хлыщ в Москву стуканет, и оттуда бригаду пришлют?..

– Леша, ты чего этими делами занялся, если всякого чиха боишься? Я сказал тебе, что в полиции все решается так, как я велел? Сказал. Там все не просто на контроле, там все на кукане сидит. И этот твой Мальцев – козявка! Сломался он уже, пополам сломался! Ты думаешь, что я дам всякой шушере рот раскрывать? Ты как хочешь, а я за свои «бабки» кого угодно удавлю. И бабу его, и девку…

– И меня, – криво ухмыльнувшись, закончил мысль Воропаев.