Провалившийся в прошлое

Повздыхав ещё немного, Митяй полез в будку за канистрами с водой и принялся умываться. Бриться не имело никакого смысла. Кого волнует его небритая физиономия в каменном веке, а это ещё не факт, что он в нём оказался. Умывшись и почистив зубы пальцем, выдавив на него миллиметра три зубной пасты, зубные щётки, хотя он и прихватил их на кордон целых три упаковки по двадцать пять штук в каждой, следовало теперь экономить, равно, как и зубную пасту. Да, и туалетная бумага, которой он взял со склада целых четыре большие коробки, для него, внезапно, приобрела особенную ценность. Впрочем, как и всё остальное, а потому Митяй решил с первого же дня ничего не расходовать зря и обходиться только тем, что он найдёт у себя над головой или под ногами. Самой ценной ему сразу же показалась соль, которой он взял довольно много, сто пачек поваренной и ещё двести пятьдесят килограмм лизунца, чтобы приваживать к кордону оленей. Хрен им всем теперь, а не соль-лизунец, перебьются, решил он, закручивая тюбик с зубной пастой. Вместе с оконным стеклом, его станками и различным металлом, это был один из его самых тяжелых грузов, как и сталь, латунь и бронза для токарных дел, а теперь ещё и выяснилось, что самый нужный.

Впрочем, он знал, как можно легко, раз и навсегда, решить проблему с солью. Уж, если нефть осталась на том же месте, что и в двадцать первом веке и её тут было просто дофигища, то за солью он, со временем, как-нибудь смотается и на Чёрное море, а в нём её было черпать не вычерпать. Вряд ли в районе Абинска ледник преграждал к нему путь, так что пусть и по бездорожью, а он туда проедет. Впрочем, соль ведь имелась и гораздо ближе. Пока что ему следовало позавтракать и желательно, включив в рацион питания местные продукты, а самым желанным деликатесом для Митяя всегда была форель и, судя по всему, её в Пшехе водилось навалом. Во всяком случае ещё вчера вечером он видел, как форель носилась в реке, как очумелая. Причём форель крупная. Поэтому он достал из будки большое пластиковое корыто, разделочную доску и ведёрко, в которое положил два ножа, деревянную колотушку для отбивания мяса, после чего достал из оружейного шафчика тубус с новеньким, ещё не обстрелянным спиннингом, коробку с блёснами. В верховьях Цицы, где за хребтом Нагой-Чук находился кордон «Дальний», он собирался вволю половить форели, её там водилось много. Собрав всё, он позвал Крафта и пошел к реке. Судя по цвету воды, глубина Пшехи в каменном веке была не менее четырёх, пяти метров, а ширина больше ста, да, и ландшафт окрест был всё-таки повыше, чем в двадцать первом веке. Оно и ясно, ведь его ещё не прибило дождями и он не скукожился от ветров и старости.

Митяй не спеша выбрал из трёх дюжин блёсен меппс «Комета Блэк Фьюри», пятиграммовую вращающуюся блесну чёрного цвета, с самым мощным тройником. Мелочь форели его не интересовала, ему хотелось поймать парочку крупных рыбин, зажарить их и немедленно слопать на пару с Крафтом. В своём японском углепластиковом спиннинге «Шимано Катана», тяжелого класса, он был уверен на все сто процентов, как и в сверхпрочной плетеной леске и мощной катушке. Такой снастью он смог бы вытащить из Пшехи даже нильского крокодила. Расположившись на берегу поудобнее, Митяй забросил блесну в реку метров на двадцать пять и принялся довольно бездумно крутить катушку, за что чуть было не поплатился. Форель клюнула с такой бешеной силищей, что он действительно подумал, будто в его «Чёрную Фурию» вцепился если не нильский крокодил, то точно акула. По всей видимости форель в это утро очень хотела кушать, но совершенно не желала становиться завтраком для него и Крафта. На этот счёт у Митяя имелось своё собственное мнение и он принялся вытягивать рыбину из воды, а когда та повисла над быстрым течением, то даже не постеснялся ахнуть от удивления:

– Ни фига себе рыбина!

Крафт весело тявкнул в ответ и Митяй рывком выбросил форель, длиной почти в его руку, на траву. Снимая её с крючка, он покрутил головой. На первый взгляд это была самая обычная радужная форель, по-умному, Oncorhynchus mykiss, вот только её размеры очень уж поразили его. Он не поленился сначала измерить рыбину рулеткой, вышло семьдесят шесть сантиметров, а потом, треснув форель по чайнику колотушкой раз пять, чтобы та успокоилась, взвесил её. Рыбёшка потянула на двенадцать килограммов, но он видел вчера экземпляры и побольше. Посмотрев на облизывающегося Крафта, Митяй улыбнулся и снова направился к берегу. Второй заброс оказался столь же удачным, но форель рванула на этот раз уже чуть ли не вдвое мощнее, а когда он вытащил её из реки, то и вовсе обомлел. Эта рыбина имела в длину один метр и четырнадцать сантиметров, весила двадцать один килограмм, но ему попалась уже не радужная, а ручейная форель, Salmo trutta, что он, как выпускник биофака, определил чисто механически, почти рефлекторно, хотя добрую половину латинских терминов из определителя Карла Линнея, уже позабыл.