Провал операции «Z»

Окакис всхлипывает. Он обещает каждому подарить по танкеру, если величества согласятся отложить свой отъезд. Сократить пребывание — может быть, но бежать в поспешности, как крысы с корабля!.. Он допускает, что на остров затесался какой-то чокнутый, но ведь незамедлительно будут приняты чрезвычайные меры предосторожности. И для начала всем раздадут бронежилеты.

Он ударяет в ладоши! Велит нести шампанского! Требует музыки! И оркестр заводится с новой силой. Оркестранты верны своему месту и не покидают пост! Как на «Титанике», господа! «Боже, храни королеву!» Они играют под фонограф и магнитофон. Синтетическая музыка в нарезку пневмоножницами по металлической арматуре железобетона. Граждане короли потихоньку успокаиваются.

Начинаются танцы. Первыми на площадку, как сговорившись, выходят мужественные немцы. В вопросе смелости им нет равных. Вежливые в период оккупации, смелые в мирное время — вот каковы они на самом деле! Великая нация! Как сказал один большой (метр девяносто два) поэт, если объединить французского и немецкого солдатов, то, несмотря ни на что, получится неплохой солдат.

Мадам Окакис извиняется, поскольку хочет удалиться в покои своего неродного, но тем не менее такого ей родного сына и узнать о его состоянии. Я вижу, как она исчезает, и решаю последовать за ней. Но Глория перехватывает меня на лету.

— Куда это вы собрались, Тони, дорогой?

— Помыть руки, — отвечаю я.

— Похоже, у вас есть некоторые мысли, мой дорогой, по поводу произошедших событий?

— Даже больше, любовь моя, но детали вы узнаете в одном из ближайших выпусков вечерних газет!

И я решительно направляюсь из гостиной. Но тут меня окликает громкий голос Берю:

— Сан-А! — Он держит нож за лезвие. — Подожди-ка, парень, давай посмотрим на отпечатки. Я попросил немного рисовой пудры у жены чернозадого короля, а так как она мажет физиономию алюминиевым порошком, то мы с тобой сможем быстро установить пальчики!

Он открывает дверь библиотеки и садится за письменный стол. Надо видеть моего Берю: Шерлок Холмс — ни дать ни взять! На белом смокинге проступил пот, а язык вылезает наружу от напряжения. Он посыпает рукоятку ножа пудрой, затем берет в руку лупу, сделанную из крупного алмаза второго сорта.

— А, черт! — произносит он в сердцах. — Покушавшийся принял меры предосторожности!

— Гомера хотела заколоть или женщина, или кто-то из слуг, — делаю я заключение.

— Почему ты так думаешь?

— Да потому, дурачок, что нападавший был в перчатках.

— Он что же, заскочил снаружи?

— Прикинув как следует, я практически не сомневаюсь, что нет! Комната была погружена в полную темноту. Если бы кто-то отодвинул хоть на миг занавески, мы неизбежно видели бы свет!

— А если этот малый зашел просто через дверь?

— Тоже невозможно! В холле горел свет, и он бы нас просто ослепил! Нет, дорогой мой, я думаю, кто-то именно из присутствующих совершил нападение на сына Окакиса, поверь мне!

— Тогда что будем делать?

— Возвращайся в гостиную и следи за гостями, я сейчас вернусь!

Я стремглав бросаюсь на лестницу и на ходу спрашиваю слугу, где находятся апартаменты Гомера.

* * *

Лекарь заканчивает затыкать дырки в теле Окакиса-сына. Ему помогает сестра, похожая на усатую цаплю, одетую в голубой халат. (Усы говорят о высоком уровне профессиональной подготовки.)

Экзема у изголовья пасынка поддерживает его словами, мимикой и жестами. Очень приятно видеть такую красивую женщину в роли заботливой мамаши. Она готова позабыть о своей красоте, элегантности и молодости, пожертвовать всем ради своего неродного сына. Окакису-старшему нужно поскорее смастерить ей ребеночка, раз уж она так старательно играет свою роль — так и чувствуется настоящий материнский инстинкт! Никак нельзя оставлять ее без своего собственного засранца навсегда — она тоже имеет право на долю счастья в этом смысле! Ах, как убивается бедняжка! Но можно не беспокоиться, она получит свой плод любви, особенно если будет часто кувыркаться, как со мной только что!

Я подаю ей незаметный знак следовать за мной. Она послушно выходит в коридор.

— Пойдемте в вашу комнату, — интимно приглашаю я.

Экзема, похоже, заинтригована. Когда мы входим в ее апартаменты, она поворачивается ко мне и смотрит простодушным взглядом.

— Я же вам говорила, что придет беда! — говорит она искренне.

— А поскольку беда не приходит одна, — отвечаю я, — то имей в виду, дрянь, для тебя грянет и другая!

И я даю ей две классические пощечины туда и обратно, какие дамы ее уровня никогда еще не схлопатывали. Все мои пять пальцев оставляют глубокий след на ее шелковистом макияже.

Она открывает рот, взгляд застывает, а на глаза наворачиваются слезы.

— А теперь перейдем сразу к романсу признания, заботливая моя, — говорю я. — Давай вываливай весь свой сюжет!

Она сжимает губы в негодовании, что в принципе может означать что угодно, вплоть до «пошел ты к…!».

Я хватаю ее за плечи и бросаю в кресло.