Жиль де Рэ в тот день по-прежнему возражает против одного из самых главных пунктов обвинения — заклинаний демонов; по этому эпизоду он признает лишь незначительные факты, причем в доказательство истинности своих слов даже предлагает, чтобы его подвергли «испытанию огнем».
Прокурор и обвиняемый приносят клятву на Евангелии, после чего прокурор приглашает в качестве свидетелей слуг Анрие и Пуату, алхимика Прелати, священника Бланше, некую Тифен, вдову Робена Браншю, и поставщицу детей Перрин Мартен; они также приносят клятву. (Показания Анрие, Пуату, Прелати, заслушанные в последующие дни, до нас дошли, в отличие от показаний Тифен и Перрин Мартен, которые отсутствуют в сохранившихся документах (с. 192.).)
Слушаются показания Франческо Прелати, итальянского алхимика и заклинателя, который находился на службе у Жиля де Рэ с мая 1439 по 15 сентября 1440 года (с. 221). Место, где это происходило, не указано.
Слушаются показания священника Эсташа Бланше и двоих слуг, Анрие Грияра и Этьена Коррийо, прозванного Пуату, все трое находились на службе у Жиля де Рэ в течение многих лет вплоть до его ареста (сс. 228, 236 и 245).
Вероятно, выслушивались эти три свидетеля утром, поскольку прокурор, Жиль де Рэ и судьи (заседающие после полудня, во время вечерни) были в большой верхней зале, где происходило представление пятидесяти свидетелей, которых вскоре должны были опросить, и где они давали клятву. Допрос велся прежде всего по эпизоду о нарушении церковной неприкосновенности. Свидетелями были: Ленано (маркиз де Сева), Бернар Пулен, Жан Руссо, Жиль Эом и брат Жан де Ланте (сс. 194–195 и 254).
В девять часов утра, в присутствии Жиля де Рэ и прокурора, в большой верхней зале замка начинается заседание суда, на котором представляются и приносят клятву еще пятнадцать свидетелей (сс. 196 и 258).
В той же большой верхней зале в девять часов утра прокурор и Жиль де Рэ предстают перед епископом и наместником инквизитора (с. 198); те желают знать, согласно просьбе прокурора, может ли Жиль что-то сказать по поводу обвинений, есть ли у него какие-то возражения, но обвиняемый отвечает, что сказать ему нечего и соглашается, когда его об этом спрашивают, на немедленное обнародование только что собранных показаний. Между тем прокурор, «способствовать более полному освещению и разысканию истины», все же просит у судей разрешить применение пыток. Затем судьи советуются со своими помощниками, «людьми сведущими», и решают, что Жиль должен быть подвергнут «допросу и пыткам».
Заседая в девять часов утра в нижней зале замка Typ-Нев, судьи посылают за обвиняемым, чтобы пытать его (с. 200). Когда Жиля выводят вперед, он смиренно молит перенести пытки на следующий день — он постарается говорить без пыток, так, что судьи сочтут излишними какие-то дополнительные «допросы». Он предлагает допросить его в каком-нибудь другом помещении, а не там, где готовятся его пытать, и чтобы допрос провели епископ Сен-Брекский, Жан Прежан, представитель церковного суда, и президент Бретани, Пьер де Л'Опиталь, представитель светского суда. Судьи соглашаются на это предложение и предоставляют необходимую отсрочку.
Во втором часу пополудни в той же нижней зале появляются епископ и наместник инквизитора (с. 201); они посылают епископа Жана Прежана и Пьера де Л'Опиталя за Жилем де Рэ. Судьи Отправляют их в «верхние покои» замка, где находится обвиняемый маршал, за которым сохранили привилегии, оставив ему Достойное жилище.
Состоялся допрос с участием Жана Пти, нотариуса церковного суда, Жана Лаббе, капитана на службе у герцога Бретонского, который производил аресты в Машкуле, его оруженосца Ивона де Росерфа, который также был в Машкуле, и наконец с участием клирика Жана де Тушронда, который ведет светское расследование.
Именно при таких обстоятельствах и состоялось первое, так называемое «внесудебное» (то есть состоявшееся независимо как от церковных, так и от светских судебных процедур) признание Жиля де Рэ (с. 202—204). Отмечено, что состоялось оно «свободно, по доброй воле и со скорбию».
Именно в этот момент обвиняемый сознается, что первые свои преступления совершил, когда «скончался дед его, сеньор де Ласюз», то есть в 1432 году. Он утверждает, вопреки настойчивым расспросам Пьера де Л'Опиталя, что совершил преступления, «следуя своему воображению и мысли своей, а не чьим-либо советам, согласно собственному рассудку, стремясь лишь к наслаждению и плотским утехам, а не с какою-то иною целью либо намерением».