Процесс

– Здесь ты вступаешь в конфликт с противоположным мнением, – сказал священник. – Некоторые говорят, что притча никому не дает права судить о стражнике. Каким бы он ни представал перед нами, он все-таки служитель Закона и, следовательно, принадлежит Закону, а людской суд над ним не властен. В таком случае нельзя и заключить, что стражник стоит в иерархии ниже путника. Ведь даже служба у Врат Закона – это несравнимо больше, чем свободная жизнь во внешнем мире. Путник лишь приходит к Закону, а стражник уже там. Он призван на службу Законом, и сомневаться в его значимости – все равно что сомневаться в Законе.

– С этим мнением я совершенно не согласен, – сказал К., качая головой, – поскольку, соглашаясь с ним, надо все, что говорит стражник, считать правдивым. Но это невозможно – ты сам это подробно обосновал.

– Нет, – сказал священник, – не надо считать все, что говорит стражник, правдивым, надо лишь считать это необходимым и тем довольствоваться.

– Какая безрадостная точка зрения, – сказал К. – Ложь объявляется основой миропорядка.

Хоть он и сказал это в заключение разговора, но окончательного мнения у него не сложилось. Он слишком устал, чтобы вдаваться во все, что следует из притчи. Она направила его мысли непривычными путями к далеким от реальности вещам, которые больше приличествовали для обсуждения судебным чиновникам, чем ему. Простая притча утратила форму, он хотел стряхнуть с себя ее чары, и священник, проявив недюжинную тактичность, не стал этому противиться и принял замечание К. молча, хотя оно явно противоречило его собственному мнению.

Некоторое время они молча шли рядом, причем К. держался как можно ближе к священнику, не понимая в темноте, где они находятся. Лампа у него в руке давно погасла. Однажды прямо перед ним блеснула серебром статуя какого-то святого – и снова погрузилась во тьму. Чтобы не следовать совсем уж бездумно за священником, К. спросил:

– Главный вход ведь совсем близко, верно?

– Нет, – сказал священник. – Мы от него далеко. Ты уже собираешься уходить?

Хотя К. в ту минуту ничего такого не думал, он тут же ответил:

– Вот именно, мне пора. Я старший управляющий в банке, меня ждут, я просто зашел, чтобы показать собор иностранному партнеру.

– Что ж, – сказал священник и протянул К. руку, – тогда иди.

– Только я в темноте не найду дорогу, – сказал К.

– Иди налево до стены, – сказал священник, – а потом все время вдоль нее, и найдешь выход.

Священник отошел на пару шагов, но К. громко крикнул ему вслед:

– Пожалуйста, постой!

– Стою, – сказал священник.

– Ты больше ничего от меня не хочешь? – спросил К.

– Нет, – сказал священник.

– Ты был так добр ко мне и все мне объяснял, а теперь отпускаешь, будто тебе до меня и дела нет.

– Тебе же нужно идти, – сказал священник.

– Ну да, – сказал К., – войди в мое положение.

– Сперва ты войди в мое, – сказал священник. – По-твоему, я кто?

– Ты тюремный капеллан, – сказал К. и подошел к священнику поближе; ему уже не казалось, что необходимо срочно вернуться в банк, можно было и задержаться.

– Следовательно, я из суда, – сказал священник. – Чего же мне от тебя хотеть? Суд ничего от тебя не хочет. Приходишь – он принимает тебя, уходишь – отпускает.

Адвокат, фабрикант, художник

Однажды зимним утром – едва светало, шел снег – измученный К. сидел, несмотря на ранний час, в своем кабинете. Чтобы отгородиться хотя бы от подчиненных, он сказал клерку никого не впускать – мол, он занят очень важным делом. Но вместо работы он ерзал в кресле, переставлял предметы на столе, а потом, словно во сне, вытянул руку поперек стола, склонил на нее голову и так сидел без движения.

Мысли о процессе больше не оставляли его. Часто он обдумывал, не составить ли для суда ходатайство в свою защиту. Он хотел коротко изложить в нем свою биографию и против каждого сколько-нибудь значимого события написать, почему поступил так, а не иначе, насколько эти поступки заслуживали упрека или одобрения, согласно его сегодняшним представлениям, и чем он мог это обосновать. Преимущества такого ходатайства перед обычной защитой силами небезупречного адвоката были несомненны. К. вообще не знал, чем занят адвокат, но тот явно не слишком себя утруждал, потому что уже месяц не приглашал К. к себе, да и раньше, когда они еще виделись, у К. не складывалось впечатления, что адвокат может сделать для него нечто существенное. Он ведь даже почти не задавал вопросов. А спросить-то было о чем! Вопросы в таком деле – самое важное. У К. возникало ощущение, что все необходимые вопросы ему приходится задавать самому, а с этим ощущением – заодно и жгучее желание на них отвечать.