– Мне нужно еще поразмыслить, – сказал дядя. – Имей в виду, что я уже двадцать лет почти непрерывно живу в деревне, а от этого чутье на такие штуки притупляется. Связи с важными людьми, которые могли бы в этом деле разобраться получше нашего, уже не такие прочные. В деревне-то я живу, считай, отшельником, ты же знаешь. В таких делах это сразу чувствуется. К тому же твой процесс для меня совершенная неожиданность, хотя я уже по письму Эрны что-то такое почувствовал, а сегодня, как тебя увидел, так сразу и убедился. Но это неважно, главное сейчас – не терять времени.
Еще не договорив, он поднялся на цыпочки, махнул рукой проезжающему автомобилю и потянул К. за собой в машину, одновременно диктуя водителю адрес.
– Поедем сейчас к адвокату Хульду, – сказал он, – мы вместе учились. Тебе ведь знакомо это имя? Нет? Странно. У него серьезная репутация как у адвоката – защитника бедных. Но я ему доверяю в первую очередь как человеку.
– Что бы ты ни предпринял, мне все годится, – сказал К.
Но, конечно, ему было неуютно из-за спешки и настойчивости, с которыми дядя взялся за его дело. Ехать в качестве обвиняемого к адвокату для бедных было не очень-то приятно.
– Я не знал, – сказал он, – что по такому делу можно обращаться к адвокату.
– Еще как можно, – сказал дядя, – это само собой разумеется. Почему бы и нет? А теперь расскажи мне, чтобы я лучше понимал суть дела, обо всем, что случилось до этого момента.
К. тут же начал рассказывать, ни о чем не умалчивая. Полная откровенность была единственной доступной для него формой протеста против дядиного убеждения, что процесс – это большой позор. Имя г-жи Бюрстнер он упомянул он лишь однажды и вскользь, но откровенности это не повредило, потому что г-жа Бюрстнер никакого отношения к процессу не имела. Рассказывая, К. смотрел в окно и постепенно начал понимать, что они приближаются к тому самому предместью, где находилась судебная канцелярия. Он указал на это дяде, но дядя не увидел в таком совпадении ничего особенного. Машина остановилась перед темным зданием. Дядя
– Восемь – необычное время для делового визита. Но Хульд на меня не обидится.
В окошке вверху двери появились два больших черных глаза. Некоторое время они рассматривали гостей, потом исчезли, однако дверь не открылась. Дядюшка и К. переглянулись – как бы молчаливо подтверждая друг другу, что оба видели глаза.
– Новенькая служанка, опасается чужих, – сказал дядя и постучал еще раз.
Глаза появились снова: теперь они могли показаться грустными, но, возможно, это было ложное впечатление из-за открытого газового пламени, которое громко шипело над головами визитеров, но почти не давало света.
– Откройте, – крикнул дядя и стукнул в дверь кулаком, – мы друзья г-на адвоката!
– Г-н адвокат болен, – прошептал кто-то у них за спиной.
В дверях на другом конце короткого коридора стоял господин в халате, который и сообщил эту новость очень тихим голосом. Дядя, уже разозленный долгим ожиданием, резко обернулся и крикнул:
– Болен? Вы говорите, он болен? – и начал почти угрожающе надвигаться на этого господина, словно он и был тем недугом, что поразил адвоката.
– Вам уже открыли, – сказал господин, указывая на дверь адвокатской квартиры, запахнул халат и исчез.
Дверь и вправду была открыта. Девушка – К. узнал ее темные, слегка навыкате глаза – стояла в прихожей в длинном белом переднике и со свечой в руке.
– В другой раз открывайте поскорее, – сказал дядя вместо приветствия, а девушка тем временем сделала небольшой книксен. – Идем, Йозеф, – позвал он К., обернувшись к нему, и тот медленно протиснулся мимо девушки.
– Г-н адвокат болен, – сказала девушка, в то время как дядя, не задерживаясь, двинулся к двери в комнату.
К. продолжал ее разглядывать, пока она запирала за ними входную дверь. У нее было круглое кукольное личико. Округлыми были не только бледные щеки, но и подбородок, и очертания лба.
– Йозеф! – снова окликнул его дядя, а девушку спросил: – Что, как всегда, сердце?
– По-моему, да, – сказала девушка.
Она сумела проскользнуть перед ними со свечой, чтобы открыть дверь. В углу комнаты, куда не доходил свет от свечи, с подушки приподнялось лицо, обросшее длинной бородой.
– Лени, кто там пришел? – спросил адвокат, ослепленный свечой и еще не узнающий гостей.
– Альберт, это я, твой старый друг, – сказал дядя.
– А, – сказал адвокат и снова откинулся на подушки, словно из-за этого визита не стоило менять позу.
– Тебе и в самом деле так плохо? – осведомился дядя и сел на край кровати. – Не верю. Обычный твой сердечный приступ, пройдет, как всегда.
– Возможно, – сказал адвокат тихим голосом, – но так худо мне еще никогда не было. Дышу с трудом, почти не сплю и с каждым днем слабею.