Процесс

К. пошел за ним; оказалось, что сквозь людскую массу проложена узкая дорожка – вероятно, разделяющая две группировки. К. заметил, что в первых рядах с обеих сторон не обращено к нему ни одно лицо: он видел лишь спины людей, чьи речи и жесты предназначались только членам их собственной группы. Собравшиеся были одеты по большей части в черное – в длинные, старомодные парадные фраки. Если бы не эти наряды, К. подумал бы, что попал на политическое мероприятие районного масштаба.

На другом конце зала, куда провожатый привел К., на невысоком помосте, заполненном, как и вся комната, людьми, был установлен столик; за ним сидел толстый, одышливый человечек. Он вел с мужчиной, который стоял у него за спиной, опираясь локтями на спинку кресла и скрестив ноги, оживленную беседу, перемежавшуюся взрывами хохота. Иногда он картинно вскидывал руку, словно пародируя кого-то. Мальчику, который привел К., никак не удавалось вклиниться и отчитаться. Дважды он вставал на цыпочки и порывался что-то сказать, но человечек не замечал его. Лишь когда кто-то в толпе на помосте указал на него, толстяк обернулся и, наклонившись, выслушал тихий доклад мальчика. Затем вынул часы и кинул быстрый взгляд на К.

– Вам надлежало явиться один час и пять минут назад, – сказал он.

К. хотел что-то ответить, но не успел, потому что в правой половине зала поднялся общий ропот.

– Вам надлежало явиться один час и пять минут назад, – повторил человечек, повышая голос, и взглянул на толпу внизу. Ропот сразу усилился и заглох лишь постепенно, потому что человечек ничего больше не говорил. Теперь в зале стало намного тише, чем при появлении К. Только на галерее не прекращались обсуждения. Насколько можно было разглядеть в полумраке, да еще сквозь стоявшую в комнате пыльную дымку, люди на галерее были одеты похуже, чем в толпе внизу. Некоторые принесли с собой подушечки, которые подложили между головой и потолком, чтобы не натереть затылок.

К. решил больше наблюдать, чем говорить, и потому не стал оправдываться по поводу предполагаемого опоздания, а сказал лишь:

– Возможно, я и явился слишком поздно, но сейчас я здесь.

Из правой половины зала раздались аплодисменты. «Этих легко привлечь на свою сторону», – подумал К. Беспокоила его лишь тишина в левой половине зала, как раз у него за спиной, – оттуда послышались лишь единичные хлопки. Он стал обдумывать, что сказать, чтобы понравиться всем сразу или, если это невозможно, хотя бы временно заручиться поддержкой остальных.

– Да, – сказал человечек, – но я больше не обязан допрашивать вас сейчас. – Снова ропот, но на этот раз не по делу, потому что человечек продолжал, сделав успокаивающий жест толпе:

– В порядке исключения, однако, я проведу допрос сегодня, но больше никаких опозданий. А теперь подойдите!

Кто-то спрыгнул с помоста, чтобы освободить место для К. Взобравшись на помост, он оказался прижатым к столу. Сзади на него так напирали, что ему приходилось сопротивляться, чтобы не столкнуть вниз и стол, и, возможно, самого следственного судью.

Судья, однако, об этом не беспокоился. Он уселся поудобнее в своем кресле, сказал что-то собеседнику за спиной в завершение разговора и взял в руки записную книжицу, единственный предмет, лежавший перед ним на столе. Она напоминала старую растрепанную школьную тетрадку.

– Итак, – сказал следственный судья, полистал книжицу и, обращаясь к К., произнес скорее утвердительным, чем вопросительным тоном:

– Так вы маляр?

– Нет, – сказал К. – Я старший управляющий крупного банка.

Этот ответ вызвал в правой части зала такой взрыв веселья, что и сам К., не удержавшись, засмеялся вместе со всеми. Зрители корчились от смеха, сотрясались, словно в приступах кашля. Даже с галереи послышались смешки. Весьма разгневанный следственный судья, который, очевидно, был бессилен против публики в зале, решил отыграться на верхнем ярусе. Он вскочил с места, грозя галерее, и его прежде не слишком заметные брови нависли, чернея и топорщась, над глазами.

В левой половине зала тем временем было по-прежнему тихо. Зрители стояли там ровными рядами, повернувшись в сторону помоста, спокойно слушая как то, что там говорилось, так и шум, поднятый другой группировкой. Они терпимо относились даже к тому, что некоторые из их числа то и дело присоединялись к этой другой партии. Члены левой группировки, кстати не такой многочисленной, возможно, тоже не обладали никаким влиянием, но их спокойное поведение придавало им более внушительный вид. Когда К. начал говорить, он был убежден, что подыскивает верные слова именно для них.