– Дело выглядит скверно, – сделал вывод директор банка. – Что ты, Анвар, об этом думаешь?
– Боюсь, что ствол чеченцу не помог, – медленно выговорил горец.
Анчик кивнул головой и неожиданно поинтересовался:
– Ты давно в драме не был?
Анвару местный театр не нравился. Он знал тбилисские премьеры. На сценах Грузии работали прекрасные мастера, и после них Анвару Чакнава в областном театре бывало скучновато.
– Как раз сегодня за обедом, батоно Анчик, я о нашем театре подумал. А был последний раз уж и не припомню когда, – ответил начальник секретной службы.
– Может быть, скоро придется, – усмехнулся банкир и, положив на плечо Анвару руку, похвалил. – Каргия, батоно, что мы оба о театре подумали. Люблю умных мужчин, особенно если они работают со мной.
Нателла Проскурина с трудом дожала питерские гастроли.
Подруги несколько раз пытались подбить примадонну на выпивку и затащить в артистическое кафе, но артистка грубо отказывала, и от нее отстали. Вернувшись в субботу из Петербурга, Нателла заперлась в общежитии и все выходные провела в постели. В понедельник театр спектаклей не давал, но из Москвы приехал драматург с пьесой для новой постановки, и труппу вызвали на читку. Проскурина вошла в зал и вместо того, чтобы сесть поближе к сцене, забилась в угол, куда свет прожектора не доставал. После чтения намечалось обсуждение и не исключался маленький банкет. Нателла мельком взглянула на драматурга, когда тот взобрался на сцену и стал щелкать пальцем по микрофону, проверяя его готовность.
– Господи, какой урод, – подумала Проскурина и отвернулась. Драматург и впрямь красотой не блистал. Толстый молодой человек с вислыми плечами и не по возрасту заметным брюшком носил маленькие, круглые очки и имел прическу с косицей.
– Действие первое. Картина первая. Смены декораций в пьесе не нужны, – начал драматург вкрадчивым голосом. – На сцене полумрак. В центре сцены кровать. На кровати Герман и Рита.
Рита: – Ты опять ничего не можешь!
Герман: – Я думаю о работе.
Рита: – Для чего думать о работе в постели?
Нателла не могла себя заставить вслушиваться в текст. После посещения ее гримерной блюстителем порядка настроение примадонны скатилось к нулевой отметке и больше не поднималось. Проскурина не очень жалела брошку, которую пришлось вернуть суровому гостю. Как известно, она не была приучена к дорогой ювелирке, и потеря вещицы не стала для актрисы трагедией. Не страдала артистка и от взятки натурой, которую пришлось заплатить следователю, хотя ей это и было обидно. Нателла скучала.
По-человечески и по-бабьи ей недоставало Ходжаева. Она даже теперь думала, что любила чеченца. Наверное, так и было на самом деле, если учесть сердечные возможности примадонны в области настоящих, а не сценических чувств.
Рита: – Я отдала тебе свое молодое тело!
Герман: – Молодым оно было пятьдесят лет назад.
Рита: – Не смей издеваться над женщиной… – с пафосом кричал драматург.
Текст пьесы тек мимо сознания Проскуриной. Мысли ее занимал Руслан. «Странно, что чеченец решил стать вором. Ходжаев и легально умел зарабатывать, – размышляла Нателла. – Он знал бандюков, но я думала, дел с ними не имел. У него крутился свой бизнес, и лицензия была».
Рита: – Ты импотент! Только я могла расшевелить тебя!
Герман: – Дура! Стоит один раз увидеть тебя голую, и точно станешь импотентом.
Рита: – Погляди на себя в зеркало. Может, тогда поймешь, что там, где у мужчин член, у тебя прыщик!
Герман: – Ах, так! Прощай! Я возвращаюсь в семью. К своим детям!
Рита: – Ты уверен, что они твои?! Тебе же нечем было их сделать…
Драматург выдержал паузу и протер очки.
– Господи! Сколько слов нам придется заучивать, – ужаснулась Проскурина. Для примадонны работа над текстом пьесы всегда казалась утомительной. Она с трудом запоминала свои реплики. В последней постановке, где актриса столь успешно играла несчастную проститутку, диалогов произносилось мало. Их заменяли вздохи и междометия.
Раздались редкие аплодисменты, и Нателла поняла, что читка закончилась.
– Прошу артистов не расходиться, – поклонившись, сообщил драматург. – Обсуждение в буфете. Заодно скромно отметим наше знакомство.
После этих слов сочинителя рукоплескания стали громче, и в них появилась искренность, а в зале произошло оживление. Заскрипели кресла, послышались смех и возгласы. Артисты поднимались с мест и через запасной ход двигались в сторону буфета. Нателла не пошевелилась. Через минуту партер опустел. Осветитель выключил единственный прожектор, высвечивающий круг возле микрофона, и в сумрачном зале осталась гореть синим светом маленькая дежурная лампочка.
– Вот где наша любимая артистка, – услышала примадонна мужской голос с заметным кавказским акцентом. Она оглянулась и увидела сзади себя трех высоких молодых людей в черных пальто и одинаковых кепках.
– Вы, ребята, откуда? Сегодня спектакля нет, – улыбнулась Проскурина. Южный акцент напомнил ей Руслана.
– Нам спектакль не нужен. Если захотим, сами такую постановку устроим, обхохочешься, – ответили из темноты.