Процедура: исполнение смертных приговоров в 1920-1930-х годах

Тем не менее, отдельные попытки смертников сопротивляться палачам имели место. Одна из них фиксируется в Чите, о чём есть свидетельство упоминавшегося выше чекиста В. С. Кожева. Он рас­сказал, как 9 января 1939 г. сорок смертников, находившихся в ка­мере № 6, «отказались выйти на расстрел, кричали, что они не ви­новаты и требовали прокурора, подняли бунт». Прибежал один из чекистов и отрекомендовался прокурором, но его узнали. Тогда начальник управления (им был П. Т. Куприн — или же Г. С. Хорхорин, если арестованный в 1938 г. Кожев рассказывал о событиях, на самом деле относившихся к январю не 1939 г., а 1938–го — А. Г.) «приказал расстрелять этих арестованных в камере. Было выпуще­но более 300 патронов в эту камеру (автоматов тогда не было, по­этому такое количество израсходованных боеприпасов говорит о массовости участников побоища — А. Г.). Таким образом, приго­вор привели в исполнение. За ночь очистили камеру, затёрли стены, побелили. Об этом случае хорошо знают работники тюрьмы»73.

Расстрелянный дважды

Дело крестьянина колхоза «Труженик» Ново–Борчатского сель­совета Крапивинского района современной Кемеровской области

Г. Н. Чазова — одно из тех, что проливает свет на технологию рас­прав периода ежовщины и беспредельный цинизм властей, в том числе тех, кто обязывался надзирать за соблюдением законности. Григория Чазова арестовали 5 декабря 1937 г., 19 февраля следую­щего года он был допрошен фельдъегерем Крапивинского райот­дела НКВД Н. Молевым, протокол подписал не читая. Шесть дней спустя был переведён в Кемеровскую тюрьму, а 20 марта 1938 г. — в отделение Кемеровской тюрьмы в с. Ягуново, где содержалось 312 человек, в том числе и его 63–летний отец — Николай Чазов. Уже 22 марта около девяти вечера всем заключённым было прика­зано немедленно собраться для отправки на этап. Их по одному вы­водили из камеры и направляли за дом, где уже была приготовлена братская могила.

Г. Чазова комендант тюрьмы сзади ударил по голове, «а двое неизвестных, насунув ему шапку на глаза, повели за дом и силь­ным толчком бросили его в глубокую яму. Упав в яму, Чазов по­чувствовал под собой тела стонущих людей. По этим людям неиз­вестные ему лица ходили и стреляли в них. Чазов, лёжа между трупами, не шевелился и таким образом остался жив. А когда расстреливавшие люди уехали, оставив яму незакопанной, — вы­лез и пошёл домой в колхоз, находившийся за 45 километров от места происшествия».

Вместе с братом Фёдором Г. Н. Чазов 4 апреля того же года приехал в Москву, и из приёмной М. И. Калинина они оба были на­правлены в Прокуратуру СССР. На следующий день дежурный прокурор Главной Военной прокуратуры военюрист 1–го ранга Качанов их допросил и затем сделал доклад начальнице 2–го отде­ла ГВП военюристу 1–го ранга Софье Ульяновой. С санкции армвоенюриста Н. С. Розовского оба (Фёдор — как укрыватель бегле­ца) были арестованы. А прокурор Г. Н. Рогинский тут же написал первому заместителю наркома внутренних дел Фриновскому от­носительно проверки дела и привлечения к ответственности лиц, «небрежно выполнивших приговор о расстреле». 20 июня 1938 г.

Чазов был расстрелян в Москве, а его брат 29 июля по докладу Рогинского осуждён как социально–вредный элемент на 5 лет за­ключения и отправлен на Колыму.

Дело № 33160 на Чазова и ещё 16 человек (все осуждены к расстрелу) было сфабриковано с образцовой грубостью и ци­низмом: обвинительное заключение составлено 19 января 1938 г., а допросы проведены задним числом — с 16 по 19 февра­ля . Чазова обвиняли в поджоге Тайгинского пихтового завода, от­равлении стрихнином трёх колхозных лошадей, поджоге тока с соломой и антисоветских разговорах. Ни документов, ни сви­детельских показаний в деле не отыскалось. В 1939 г. Прокурату­ра СССР внесла протест на решение по делу о расстреле Чазова, абсолютно не озаботившись проведением расследования в отно­шении 16 его подельников. 26 ноября 1939 г. Прокурор СССР М. С. Панкратьев сообщал секретарю ЦК ВКП(б) А. А. Андрее­ву об этом случае и о том, что дело на С. Я. Ульянову передано для расследования74.

Случаи с обнаружением могил и побегами из–под расстрела сильно компрометировали чекистское начальство. Из НКВД СССР в Новосибирск отправили требование выяснить обстоятельства «небрежного» расстрела, тем более что случаи деконспирации казней были в Новосибирской области не единичны. Бывший на­чальник тамошнего УНКВД Горбач на следствии в конце 1938 г. показал, что в результате его «вредительской работы» в г. Ленинске–Кузнецком массовые операции по арестам кулацкого элемента задели также середняков «и, кроме того, там приговора в исполнение были приведены в таком месте и так, что на второй день какой–то человек натолкнулся на место, где был обнаружен труп». Указал Горбач и на промашку с Чазовым: в Кемеровском горотделе НКВД, согласно его показаниям, один из осуждённых к ВМН «фактически не был расстрелян, после операции ушёл и явился в Москве, кажется, в приёмную М. И. Калинина»75.