Согласно приказу М.П. Фриновского от 5 августа 1937 г., смертные приговоры в отношении лагерников должны были приводиться в исполнение «специально отобранным начальствующим составом и стрелками военизированной охраны» под личным руководством начальника оперчекотдела лагеря либо его заместителя. 16 августа того же года Ежов предписал при производстве расстрелов осуждённых в тюрьмах приводить приговоры в исполнение начальствующим и надзорным составом под личным руководством начальника тюрьмы или его помощника по оперативной части. Один из таких начальников, бывший руководитель Омской школы милиции Д.Н. Кедров, возглавляя в 1937 г. управление милиции по Дальнему Северу в Магадане, в мае 1938 г. за организацию массовых расстрелов колымских заключённых был премирован месячным окладом, в 1939 г. – награждён медалью «За трудовое отличие», а ещё год спустя стал заместителем начальника управления Северо-Восточного ИТЛ НКВД[79].
В октябре 1937 г. в акте об исполнении приговора над большой группой осуждённых троцкистов было записано, что они «расстреляны комендантом УНКВД по Дальстрою в присутствии представителей Дальневосточного Крайсуда по Севвостлагу, прокуратуры по Севвостлагу, Управления НКВД по Дальстрою и врача, констатировавшего смерть расстрелянных. Трупы расстрелянных захоронены в общей яме в лесу близ города Магадана». 47 троцкистов тогда были казнены на глазах друг у друга. Оставшихся десятерых через несколько дней привели на то же место и расстреляли над телами их товарищей. Бывший следователь М. Баранов, который в числе других чекистов сопровождал осуждённых к месту расстрела, вспоминал: «Помню, как нас, несколько человек молодых чекистов, вызвали к начальнику управления и сказали, что мы будем сопровождать осуждённых от тюрьмы до места казни... И всё, что произошло потом, произвело на меня и моих товарищей такое сильное впечатление, что несколько дней лично я ходил словно в тумане и передо мной проходила вереница осуждённых троцкистских фанатиков, бесстрашно уходивших из жизни со своими лозунгами на устах».
Основная часть колымских жертв массовых расстрелов была уничтожена в Магадане. Немало расстреливали и на так называемой Серпантинке – глухом распадке между сопок, в полутора километрах от центра Северного горнопромышленного управления в посёлке Хатыннах, где серпантином вилась грунтовая дорога. В нескольких сотнях метров от неё размещался барак-тюрьма для приговорённых к смертной казни. Исследователь Колымы А.М. Бирюков приводит свидетельства о технике казней в УСВИТЛе НКВД: «... Немногие уцелевшие, находившиеся на спецкомандировке "Серпантинная", вспоминали, что осуждённых к ВМН вытаскивали по одному со связанными руками и кляпом во рту. Далее ставили на колени, двое удерживали, третий стрелял в затылок»[80].
В казнях заключённых лагерей участвовали и специальные эмиссары. Известный палач лейтенант госбезопасности Е.И. Кашкетин (упоминается как Кашкотин в романе В.С. Гроссмана «Жизнь и судьба»), ранее увольнявшийся из НКВД в связи с психическим заболеванием, был затем принят в аппарат ГУЛАГа и отличился в массовых расстрелах узников Ухто-Печорского и Ухто-Ижемского лагерей НКВД. Вооружённый пулемётами взвод расстрельщиков под командованием Ефима Кашкетина весной 1938 г. расстрелял не менее 2.508 человек. В марте 1940-го Кашкетин был осуждён к расстрелу за массовую фальсификацию дел и избиения заключённых.
В годы террора нередко казнили подростков и беременных женщин. В Грузии (Батуми) по обвинению в организации покушения на Берию была расстреляна группа подростков-школьников. В 1937 г. тройкой под председательством наркома внутренних дел Грузии С.А. Гоглидзе была приговорена к расстрелу группа девушек[81].
О полном произволе региональных руководителей НКВД свидетельствует и дело начальника Житомирского облУНКВД Г.М. Вяткина, который был арестован с санкции Хрущёва 16 ноября 1938 г. в связи с побегом наркома внутренних дел УССР А.И. Успенского. На следствии он показал: «... Тягчайшим из совершённых мною преступлений я считаю расстрел по приговору тройки около ... (пропуск в документе –
Ограбление расстрелянных