И добавил:
«Вы пришли убраться?»
Женщина передвинула ведро.
«Ну уж нет. Сегодня вы тоже немного поработаете, согласны? У больницы нет денег на уборщиц. Будьте умницей, застелите постель, а потом немного подметите. Я принесла вам швабру и совок. Договорились?»
«Договорились… — ответил Адам. — Но…» — Он с любопытством взглянул на молодую женщину.
«Но — я что, должен буду делать это каждый день?»
«Вот вы о чем, — покачала головой медсестра. — Каждое утро. — Сегодня — не совсем обычный день, вы новичок. Но с этого дня каждое утро, в десять — за работу. Будете благоразумны, скоро вас начнут выпускать, как всех остальных. Сможете гулять в саду, читать там, или копать грядки, или болтать с другими. Вы ведь хотите в сад? А? Вот увидите, вам здесь понравится. Вам будут поручать мелкие работы, станете плести корзины из лозы или что другое, красивое. Здесь даже столярная мастерская есть — с рубанками, электрическими пилами и всем прочим. Увидите, вам понравится. Конечно, если будете слушаться и делать все, что говорят. А теперь заправьте постель и подметите пол. Чтобы к посещению все было чисто».
Адам кивнул; он встал и принялся за дело. Молодая женщина в белом халате наблюдала за ним, и он успешно справился с работой. Закончив, он повернулся к ней:
«Так хорошо?»
«Горшок пустой?»
«Да».
«Прекрасно. Тогда все в порядке. Мы с вами поладим».
Она взяла ведро и добавила:
«Ладно. Через час к вам придут».
«Кто-то придет повидать меня?» — спросил Адам.
«Я за вами зайду».
Он повторил:
«Кто-то придет повидать меня?»
«Думаю, да».
«Кто? Моя мать? Да?»
«Вас придут навестить полдюжины господ, через час, вместе с главным врачом».
«Из полиции?» — спросил Адам.
«Ну что вы, — рассмеялась она. — Не из полиции».
«Так кто же тогда?»
«Господа, которые очень вами интересуются, любопытный вы нос! Очень достойные господа жаждут вас увидеть! Будете вести себя разумно, правда?»
«Кто они?»
«Достойнейшие люди, я же сказала. Человек шесть. Вы их очень интересуете».
«Журналисты».
«Можно и так сказать».
«Хотят написать обо мне статью?»
«Вообще-то они не журналисты. И точно не будут говорить о вас…»
«Значит, те, кого я видел, когда меня сюда привезли?»
Медсестра собрала все свои вещи и взялась левой рукой за ручку двери.
«Нет, нет, не они. Молодые люди, такие же, как вы. Они придут сюда с главврачом. Зададут вам вопросы. Будьте с ними полюбезней, и они, возможно, сумеют что-нибудь для вас сделать».
«Они легавые, да?» — не отставал Адам.
«Студенты, — сказала женщина и открыла дверь. — Студенты, — повторила она, — раз уж вы непременно хотите знать».
Адам заснул и проспал до их прихода, до 7 часов 10 минут.
Та же медсестра снова разбудила его, встряхнув за плечо, заставила помочиться, поправить пижаму и причесаться, а потом отвела к двери в другом конце коридора. Он вошел один.
Комната, еще меньшая по размерам, чем его палата, была заполнена сидевшими на стульях людьми. Шкаф с лекарствами в одном углу и весы в другом указывали на то, что это смотровая. Адам прошел между посетителями, нашел свободный стул в конце комнаты и сел. Посидел молча несколько минут. Остальным до него словно бы и дела не было. Адам попросил у сидевшей рядом девушки сигарету, она кивнула, открыла черную кожаную сумку и протянула ему пачку. Это были довольно дорогие сигареты из светлого табака, «Блэк», а может, «Морье»; Адам спросил, может ли он взять три или даже четыре штуки. Девушка предложила ему забрать всю пачку. Адам поблагодарил и несколько минут вдумчиво курил. Потом поднял голову и оглядел всех по очереди; их было семеро, семь молодых самцов и самок в возрасте между девятнадцатью и двадцатью четырьмя годами и один доктор приблизительно сорока восьми лет. Никто не обращал на него внимания. Они тихо переговаривались между собой. Трое что-то писали. Четвертая, девушка читала заметки в школьной тетради; именно она подарила ему сигареты. Звали ее Жюльенна Р., стройная, на редкость красивая блондинка с пучком и родинкой над правой лодыжкой. На вид ей можно было дать двадцать один год с небольшим. Одета она была в темно-синее тиковое платье с поясом из сафьяна на золотистом виниле. Ее мать была швейцаркой. Отец десятью годами раньше умер от язвы.
Она первой из всех посмотрела на Адама, и он заметил и круги у нее под глазами, и серьезный, понимающе-сочувственный взгляд. Потом она скрестила руки, зажав мизинец в сгибе локтя, и, едва заметно шевеля кончиком указательного пальца, чуть сильнее обычного вытянула шею вперед. В очертаниях ее высокого лба была детскость и одновременно иконописность; прическа — в стиле средневекового «бандо», с валиком и на косой пробор.