– Избавьте меня от сентиментальной риторики, Бен. История о том, насколько люди бесчеловечны по отношению друг к другу, сама по себе заслуживает описания в сотнях и сотнях томов:
Бен поднялся и принялся расхаживать по комнате. Он чувствовал, что у него кружится голова. Годвин, нанизывающий свои легковесные софистические оправдания творившихся преступлений, оказался пойманным на крючок с непреодолимо привлекательной приманкой – чуть ли не бессмертием.
– Бен, вам сколько – тридцать пять или тридцать шесть? Вы воображаете, что будете жить вечно. Я знаю, в вашем возрасте я тоже так думал. – Бен снова опустился на диван. – Но я хочу, чтобы вы представили себе, что вам восемьдесят пять или девяносто, да пошлет вам бог столь долгую жизнь. У вас семья, у вас дети и внуки. Вы прожили счастливую жизнь, ваша работа получила всеобщее признание, и хотя вы обладаете всеми обычными старческими бедами…
– Я хотел бы умереть, – кратко ответил Бен, не дослушав до конца.
– Совершенно верно. Если вы находитесь в том же состоянии, в каком пребывает большинство людей, достигающих этого возраста. Но вам вовсе не обязательно
– Я толком не знаю, что и думать об этом, – сказал Бен, внимательно наблюдая за выражением лица Годвина.
Профессор, казалось, поверил ему.
– Прекрасно. Вы не находитесь в плену предубеждений. Я хочу, чтобы вы присоединились к нам. Вошли в число Wiedergeborenen.
Бен, как бы в задумчивости, уткнулся лицом в ладони с растопыренными пальцами.
– Это, конечно, очень привлекательное предложение. – Его голос звучал приглушенно. – Вы подробно осветили для меня несколько…
– Джон, вы еще здесь? – перебил его громкий и веселый голос Ленца. – Последний вертолет уже скоро отправится!
Годвин стремительно вскочил.
– Я должен успеть на транспорт, – извиняющимся тоном сообщил он. – Мне хотелось бы, чтобы вы подумали о том, что мы с вами только что обсудили.
Вошел Ленц, обнимая за талию сутулого старика.
Якоб Зонненфельд.
– Ну как, хорошо побеседовали? – поинтересовался Ленц.
– Вы?.. – выпалил Бен, удивленно глядя на старого охотника за нацистами, и вскочил.
– Я думаю, что мы можем получить нового рекрута, – угрюмо произнес Годвин и кратко, но выразительно взглянул на Ленца.
Бен повернулся к Зонненфельду.
– Они узнали о том, что я отправился в Буэнос-Айрес, от вас, не так ли?
У Зонненфельда было такое выражение лица, словно от этих слов ему стало больно. Он отвел взгляд.
– В жизни бывают моменты, когда приходится решать, на какую сторону встать, – ответил он. – Когда началось мое лечение…
– Пойдемте, джентльмены, – снова перебил его Ленц. – Нам нужно торопиться.
Годвин и Зонненфельд двинулись к выходу. Бен явственно услышал рокот вертолета.
– Бенджамин, – не оборачиваясь, сказал Ленц, – будьте добры, побудьте здесь. Я рад был услышать, что от вас можно ожидать интереса к нашему проекту. Так что теперь нам с вами стоит немного побеседовать.
Бен почувствовал, что его схватили сзади, и тут же к его запястьям прикоснулась холодная сталь.
Наручники.
У него не было никаких шансов на спасение.
Охранники проволокли его через большой зал, мимо тренажеров и медицинских контрольных приборов.
Он заорал во всю силу своих легких и подогнул ноги. Если бы здесь оставался хоть кто-нибудь из Wiedergeborenen, этот человек увидел бы, как с ним обращаются, и, конечно, запротестовал бы. Эти люди не были злыми.
Но никого из них уже не было в замке, по крайней мере он никого не видел.
Третий охранник схватил его за руку выше локтя. Бена волокли коленями по каменному полу; это оказалось мучительно больно. Он принялся дергаться и вырываться. Появился еще один охранник, и теперь Бена волокли за руки и за ноги, хотя он продолжал извиваться и рваться всем телом, чтобы как можно сильнее затруднить задачу своим противникам, и продолжал кричать.
Его втащили в лифт. Один из охранников нажал кнопку второго этажа. Через несколько секунд двери открылись в абсолютно белый коридор. Когда охранники выволокли его – он прекратил сопротивление: какой смысл? – проходящая мимо медсестра уставилась на него, раскрыв рот от неожиданности, и тут же поспешно отвела взгляд.