Ростом он был около пяти футов и трех дюймов. Завитые, уложенные, напомаженные и покрытые бриллиантином волосы добавляли к его росту еще дюйма три. Все локоны соединялись над воротничком не просто в утиной гузке, а живом воплощении всех причесок а-ля утиная гузка, обожаемых панками и хулиганами по всему белому свету. На ногах у него были остроносые черные сапоги с эластичными голенищами и каблуками, прибавлявшими к росту Малыша еще три дюйма и, таким образом, приближавшими его к вполне приличным пяти и девяти. Его узкие полинявшие джинсы были такими тесными, что легко угадывались все цифры на монетках в карманах. Каждая обтянутая тканью изящная маленькая ягодица казалась скульптурно вылепленной, а ширинка выглядела так, словно он засунул туда замшевую сумку с мячиками для гольфа. Он носил шелковую рубашку «Западный стиль» цвета бургундского вина, украшенную желтой отделкой и пуговицами из фальшивых сапфиров. Его запонки были похожи на отполированную кость, и позже Мусорщик убедился, что так оно и было на самом деле. Малыш имел два набора запонок: одни — из человеческих коренных зубов, другие — из резцов доберман-пинчера. Поверх фантастической рубашки, несмотря на дикую жару, он надел черную кожаную куртку мотоциклиста с орлом на спине. Она вся была испещрена молниями, зубцы которых сверкали как бриллианты. С плечей и пояса свисали три заячьи лапки — белая, коричневая и ярко-зеленая. Куртка, еще более вычурная, чем рубашка, щеголевато поскрипывала от обильной масляной пропитки. Поверх орла белой шелковой ниткой было вышито все то же слово: МАЛЫШ. Из щели между высокой копной блестящих волос и поднятого воротника сверкающей мотоциклетной куртки выглядывало крошечное бледное кукольное личико с крупными, но безупречно вырезанными надутыми губками, мертвыми серыми глазами, широким лбом без складок и морщин и пухлыми щечками. Он был похож на Крошку Элвиса.
Два револьверных пояса пересекались крест-накрест на его плоском животе, и из каждой болтающейся на бедре кобуры торчал громадный 45-й.
— Эй, парень, чего скажешь? — протянул Малыш.
И единственное, что Мусорщик мог додуматься произнести, было:
— Мне нравится твоя машина.
Это были верные слова. Быть может,
Мусорщик робко заметил, что на такой скорости Малыш не сумеет вовремя обнаружить аварию или затор на дороге, если они наткнутся на таковой (кстати, они уже несколько раз натыкались на преграды, и Малыш под яростный протест громадных шин устраивал настоящий слалом).
— Эй, парень, — сказал Малыш, — у меня ведь реакция. И точный расчет времени. До трех пятых секунды. Ты мне веришь?
— Да, сэр, — слабым голосом произнес Мусорщик. Он чувствовал себя как человек, случайно разворошивший палкой змеиное гнездо.
— Ты мне нравишься, парень, — своим странным монотонным голосом сказал Малыш. Его кукольные глазки уставились поверх светящегося оранжевого руля на мерцающую дорогу. Большие пластиковые игральные кости с черепами вместо точек свисали с зеркала заднего обзора. — Достань-ка пивка там, сзади.
Пиво «Курс» было теплым, а Мусорщик терпеть не мог пива, но он быстро опорожнил одну банку и сказал, до чего же оно вкусное.
— Эй, парень, — отреагировал Малыш, — нет пива, окромя «Курса». Я бы
Мусорщик сказал, что, конечно же, верит.
— Меня зовут Малыш. Из Шривпорта, Луизиана. Тебе известно, где это? Эта вот зверюга получала первые призы на всех выставках тачек на Юге. Веришь в эти хенки-пенки?
Мусорщик сказал, что верит, и взял еще одну банку теплого пива. Похоже, это был самый правильный шаг в сложившейся ситуации.
— А как тебя кличут, парень?
— Мусорщик.
—
— Я верю, — со всей серьезностью заявил Мусорщик, — но меня так называют. Потому что я раньше любил поджигать мусорные баки, почтовые ящики и многое другое. Я спалил пенсионный чек старухи Семпл. За это меня отправили в исправилку. А еще я спалил методистскую церковь в Поутэнвилле, Индиана.
—