Противоречие по сути

(Взгляд прищуренных глаз на фотографию, стоявшую у меня не столе.)

– … ты похож на мать.

– Здесь ты угадала, признаюсь, Наташа.

– Поэтому ты счастливчик. Ты милый стареющий, нет, извини, ты милый зрелый мужчина, – как сказать – в самом соку?

– Не знаю, как Карлсон?

– Не совсем, у тебя обворожительные глаза с длинными ресницами и красивые руки, правда, мне очень нравятся твои руки.

Когда она уходила, я был необычайно оживлен, оживлен и взволнован. Я никогда не мог распробоватъ вкуса того, что она говорит, но этот вкус явно будоражил меня.

"Мистер Олег Кантор, президент" – розовое лицо, белозубая улыбка, свежая белоснежная рубашка, пиджак в мелкую клетку, золотые часы на запястье со свободным золотым браслетом… страница 53.

В коридоре у зеркала она поправляла волосы и случайно задела коралловую нить на шее. Я наклонился, чтобы поднять рассыпавшиеся кораллы, и, полуиграя, уткнулся носом в ее колено.

– Хочешь?

Прямо, игриво, в упор. И не дождавшись ответа:

– Только прямо здесь. Раздевайся.

Я онемел, распрямился, она обняла меня.

– Ну же…

– Что ты такое говоришь… Через секунду она стояла передо мной обнаженная прямо в темном пыльном коридоре…

"Наша еда – наслаждение". Юноша в огромном белом колпаке режет салат. Молодая фея выпекает булки. На лицах – синтетические улыбки и потухшие глаза. Страница 55. Надоело. Который час? Неизвестно.

… покрытая ровным шоколадным загаром, ароматная, головокружительная.

– Только, пожалуйста, не снимай носки, хорошо?

Я лежал на полу, голова опиралась на черный одинокий зимний ботинок, вокруг валялись щетки и гуталин, я лежал на полу, и она скакала на мне, как на коне, то пришпоривая, то осаживая, я попытался закинуть руки за голову, для того, наверное, чтобы почувствовать себя чуточку естественней, но это оказалось невозможным, за моей головой была вешалка – старая, обожаемая отцом вешалка с кольцами для зонтов и медным поддонником, чтобы в него могла стекать дождевая вода. Внезапно она остановилась.

– Мне это неинтересно.

Почему-то по-итальянски.

Через несколько минут я стоял в одних носках перед закрытой входной дверью и слушал, как послушный скоростной лифт спускает ее на первый этаж.

17

– Так, что ли, я позвоню вам?

– Или я вам.

Диалог сзади переметнулся внезапно на национальные кухни.

– У них – ни слова в простоте. – Реплика мужчины.

Реплика женщины. Реплика мужчины. Возврат, как бы невзначай:

– Так созвонимся?

– Обязательно.

Теперь уже дежурный обмен репликами. Видимо, решено не возобновлять знакомства.

– Особенно их петух в вине… – Женщина. – Очень тяжелая еда, китайская еда куда легче.

Реплика мужчины о мозге живой обезьяны.

Реплика женщины о спаржевом супе-пюре.

Вареное и жареное. Растительное масло и масло сливочное. Климат и особенности кухни.

– "Я наравне со всеми хочу тебе служить, – из динамика полилась, точнее, посыпалась музыка, заедая словами и потрескивая всеми сочленениями. – От ревности сухими губами ворожить, – звучит скромно, сдержанно, смиренно, тогда потрясла всех своим "Арлекино", артистизмом, выразительностью рук, в черном платье походила на свою же влажную тень. – Не утоляет слово мне пересохших уст, мне без тебя…" – треск, хруст. Но потом тень высохла, налилась плотью, объемом, думали, что в кинофильме с Барбарой Брыльской поет сама Барбара, тонкая лирическая стилистика, такая сдержанность. – "Но я тебя хочу, и сам себя несу я, как жертву палачу, – истерический визг и улюлюканье, доходящее до полного вокального шабаша, – на дикую чужую мне подменили кровь"… – жертва, пожирающая хищника, тирана… Звук поплыл окончательно, превратив неистовые откровения в пьяную мужскую брань.

– Ты же собирапся летом отсидеться со мной на даче, отоспаться, спокойно доделать начатое, что ты будешь здесь париться? – настаивала мама, заканчивая последние приготовления. – Обещал выкроить хотя бы недельку, а теперь ссылаешься на аспирантов, на какие-то необходимые присутствия.

Мой невразумительный ответ.

– Аспиранты всю жизнь ездили к тебе за город, им это только полезно, и Наташа тоже бы приезжала, не Бог весть какое расстояние – полчаса на электричке. А на машине – и того меньше.

– Я поговорю с ней…

Музыка остановилась и, видно, после некоторых нехитрых манипуляций полилась снова, вернувшись на несколько так-тов назад: "Тебя не назову я ни радость, ни любовь, на дикую чужую мне подменили кровь". Охи, ахи, стоны, звуки, обычно сопровождающие первобытные соития, возврат: "Я больше не ревную, но я тебя хочу", наглое и откровенное, триумф вытекающей из берегов оргии: "И, словно преступление, меня к тебе влечет искусанный в смятении вишневый нежный рот…"

Синтетические аккорды, переливы, вой бас-гитары, стоны и снова про вишневый рот. Рассказывали, что на концертах она даже делала некоторое недвусмысленное движение бедрами.