Противофаза

Всех делов-то не проспать школу, потом не опоздать на тренировку, а потом не забыть ребенка с этой самой тренировки забрать. А в промежутках еще покормить обедом, посадить делать уроки, отогнать от телевизора, покормить ужином (то, что ела на обед, уже есть не будет). А в полдевятого отправить мыться и спать, перед этим приготовив на завтра вещи и портфель. Интересно, а Сергей сообразит, что если будет слякоть, то нужно после прогулки высушить на батарее сапоги?

От таких мыслей я, совершенно измученная, заснула часа в три ночи. Мне уже виделась больная, простуженная Маша и Сергей, который сообщает мне, что нам лучше, как обычно, пожить отдельно. Страшно, аж жуть.

В Москве день не заладился. Меня раздражали все и всё. Людей толпы, все наглые, бестолковые, прутся, как стадо баранов, в метро душно. Дверь в квартиру Сергея я открыла с тридцать пятой попытки и… немедленно кинулась проветривать, потому что хозяин перед отъездом забыл выбросить мусор. С трудом дождалась девяти часов (у нас восемь) и кинулась звонить.

– Да! – рявкнул в трубку Сергей.

– Как вы там?

– Нормально, – прорычала трубка.

– Вы что, еще не в школе?

– Слушай, я потом тебе позвоню! – раздались короткие гудки.

Видимо, что-то у них не сложилось.

Женщины полны противоречий, даже если только что вышли пешком из-под стола.

Этот фундаментальный вывод я сделал в первое же утро, когда мы с Машей остались одни. Девочка, которая в выходной день просыпается около шести и начинает весело интересоваться, а чего это мы валяемся, в будний день представляет собой животное соню.

Будильник поднял только меня. Я не поднял никого. Хотя пытался – минут пять тормошил бурчащего ребенка, стаскивал одеяло и щекотал. Маша подала несколько признаков жизни, и я посчитал миссию выполненной. Каково же было мое изумление, когда, выйдя из душа, я обнаружил, что девочка продолжает дрыхнуть! Без одеяла, наполовину свесившись с кровати и с очень несчастным видом – но спит! На часах было уже около половины восьмого. Я приступил к побудке второй степени жестокости: оттащил Машу в ванную и сунул под кран. Ребенок стал бодрым, но злым.

Пока она ковырялась во рту зубной щеткой, я еще раз пробежал глазами памятку, составленную Катей. И еще раз подивился их бестолковости (и памятки, и Кати). Первым пунктом стояло: «Уложить учебники и тетрадки (список)», и туг же красовалась приписка: «Я уже все сложила». Чего тогда писать, раз сложила? Меню завтрака приводилось почему-то дважды. Видимо, Машина мама хотела тем самым подчеркнуть важность этого мероприятия. Затем шли сослагательные предложения («Если пойдет дождь, то… а если землетрясение, то…»), которые я даже перечитывать не стал. Пойдет – тогда и будем разбираться.

А пока следовало согласиться с Катей, что главное – это завтрак. Все пункты я постарался выполнить максимально точно, но Маша, недовольная моим утренним поведением, нашла к чему придраться.

– Чай слишком горячий! – заявила она, сложив руки упрямым калачиком. – Не буду.

Я сверился с часами. Ждать, пока напиток придет в термодинамическое равновесие со средой, было некогда. К счастью, меню допускало замену. Но предложенное молоко было отвергнуто с мотивировкой:

– Кислое! Не хочу. Вот заболит у меня живот, будешь знать!

Тут из глубин памяти всплыл метод, которым бабушка охлаждала для меня слишком горячие жидкости. Я принялся переливать чай из кружки в кружку и в рекордно короткие сроки добился приемлемой температуры. Машка, по-прежнему недовольная, долго выбирала, из какой чашки ей приятнее пить, потянулась к обеим – и облила свою чистенькую блузку. Наверное, следовало вначале накормить ребенка, а только потом одеть. Я сверился с памяткой. Там одевание стояло до кормления. Делать было нечего, пришлось срочно искать замену. К счастью, после операции с чашкой Маша притихла. Это позволило быстренько перерыть шкаф и найти нечто подходящее. То есть то, что показалось подходящим мне.

– Это же летнее! – сказала облитая девочка, на секунду выходя из оцепенения. – А сейчас зима.

С этим было трудно спорить, хотя взмок я вполне по-июльски. Я снова бросился к шкафу. В самый неподходящий момент позвонила Катя, и я уже хотел проконсультироваться по поводу одежды с ней, как вдруг ожила Маша.

– Все! Восемь часов. А в школу опаздывать нельзя.

– Уже опоздали! – крикнул я из спальни, бросая трубку и пытаясь найти что-нибудь зимнее, но тонкое.

– А давай сразу на второй урок пойдем! – заныли в кухне.

На секунду я малодушно обрадовался этой идее. У нас появлялся шанс спокойно переодеться и доесть (кофе я так и не допил). Но я понимал, что в первый же день воспитательного процесса допускать подобную мягкотелость недостойно мужчины.

– Переодевайся! – я бросил Машке блузку, почти такую же, что и залитая.

– Это же… – снова попыталась упереться девочка, но на сей раз я просто рявкнул на нее.

Это помогло. Через семь минут мы уже мчались к школе. Еще через пять я тащил угрюмую Машку по школьным коридорам. У дверей класса я смог вытереть пот и легонько подтолкнул школьницу в спину. Но она и тут нашла причину не идти в класс.