Почему люди отказались от охоты и собирательства ради оседлой жизни в сообществах, которые были основаны на зерновых культурах и животноводстве и управлялись предшественниками нынешних государств? Большинство из нас уверено, что одомашнивание растений и животных позволило людям окончательно перейти к оседлости и основать жившие сельским хозяйством деревни, города и государства, а последние, в свою очередь, создали цивилизацию, закон, общественный порядок и, видимо, обеспечили нам безопасную жизнь. Однако археологические и исторические свидетельства ставят этот традиционный нарратив под сомнение.Джеймс Скотт считает, что первые аграрные государства – порождение совокупности одомашниваний: сначала огня, затем растений, животных, подданных государств, пленников и, наконец, женщин в патриархальной семье – все эти этапы одомашнивания можно рассматривать как способ обретения контроля над воспроизводством. Скотт ищет ответы на вопросы, почему мы так долго избегали оседлости и плужного земледелия, каковы преимущества мобильных хозяйственных укладов, почему скученность растений, животных и зерновых имела столь непредвиденные эпидемиологические последствия и почему все первые государства основаны на просе, других злаках и несвободном труде. Скотт также рассматривает «варваров», которые очень долго ускользали от государственного контроля, и «варварство» – как инструмент понимания напряженных отношений между государствами и не подчинявшимися им народами.
Обществознание, социология18+Джеймс Скотт
ПРОТИВ ЗЕРНА
Глубинная история древнейших государств
Посвящяется моим внукам, углубившимся в антропоцен
Лилиане Луизе
Грему Оруэллу
Анье Джульет
Эзре Давиду
Уинифрен Дэйзи
Клод Леви-Стросс писал: «Письменность, видимо, необходима централизованному стратифицированному государству, чтобы воспроизводить себя… Письменность – странная вещь. Один феномен, который неизменно ее сопровождает, – формирование городов и империй: интеграция политической системы, т. е. включение значительного числа индивидов в иерархию каст и рабов. Такое впечатление, что письменность способствует скорее эксплуатации, чем просвещению человечества».
Предисловие
Перед вами отчет правонарушителя, решившего разведать обстановку. Сейчас поясню. Мне предложили прочесть две лекции в рамках программы Таннера в Гарвардском университете в 2011 году. Просьба была лестной, но я только что закончил работу над сложной книгой и наслаждался приятным предвкушением «свободного чтения» без какой бы то ни было конкретной цели. Что интересного я мог придумать за четыре месяца? Размышляя о подходящей теме, я вспомнил о тех двух открытых лекциях по аграрным обществам, что обычно читаю в аспирантуре на протяжении двух последних десятилетий. В них я делаю обзор истории одомашнивания и аграрной структуры первых государств. Хотя содержание лекций менялось, я понимал, что они безнадежно устарели. Я решил, что могу сосредоточиться на изучении последних работ об одомашнивании и первых государствах, чтобы подготовить две лекции, содержащие новейшие научные данные и достойные моих проницательных студентов.
Я был удивлен как никогда прежде! В ходе подготовки к лекциям выяснилось, что многое из того, что, как мне казалось, я хорошо знал, теперь оспаривалось. Ознакомившись со множеством дискуссий и новых данных, я осознал, что для должного освещения выбранной проблематики мне нужно серьезно пополнить свой научный арсенал. В результате прочитанные мною лекции служили скорее констатацией моего изумления относительно того, сколь много теоретических положений следует пересмотреть, чем представляли собой попытку подобный пересмотр провести. Пригласивший меня Хоми Баба выбрал трех прекрасных комментаторов – Артура Клейнмана, Партху Чаттерджи и Вину Дас, которые на последовавшем после лекций семинаре убедили меня, что моя аргументация еще не готова для предъявления широкой публике. Лишь пять лет спустя я смог закончить книгу, которую счел достаточно обоснованной и провокационной.
Итак, эта книга отражает мои попытки «копнуть поглубже», и она все еще слишком похожа на работу дилетанта. Хотя я имею полное право называться политологом и антропологом, а также любезно предоставленным мне званием эколога, книга заставила меня работать на стыке предыстории человечества, археологии, древней истории и антропологии. Поскольку я не имею опыта работы ни в одной из названных областей, меня можно справедливо обвинить в гордыне. Меня извиняет, но вряд ли оправдывает, то, что мое вторжение в эти области имеет тройственный характер. Во-первых, посмотрите, каким преимуществом наивности обладает мое вторжение! В отличие от специалиста, погруженного в тесно взаимосвязанные дискуссии в каждой из названных областей, я вторгся в них практически с теми же неисследованными предположениями об одомашнивании растений и животных, оседлом образе жизни, самых ранних формах поселений и первых государствах, что и любой из нас, кто не особенно интересовался новыми данными, полученными за последние двадцать лет, и склонен принимать их как данность. В этом смысле мое невежество и последующее шокирующее открытие, что многое из того, что я, казалось бы, хорошо знал, совершенно неверно, можно считать преимуществом для автора книги, рассчитанной на аудиторию, которая пребывает в плену тех же заблуждений. Во-вторых, я добросовестно прилагал усилия, чтобы изучить последние открытия и споры в биологии, эпидемиологии, археологии, древней истории, демографии и экологической истории, которые имеют отношение к интересующим меня вопросам. И, наконец, в-третьих, на протяжении двух десятилетий я пытался понять логику современной государственной власти (в книге «Благими намерениями государства. Почему и как проваливались проекты улучшения условий человеческой жизни»[1]) и жизненные практики безгосударственных народов, особенно в Юго-Восточной Азии, которые до недавнего времени избегали поглощения государством (в книге «Искусство быть неподвластным. Анархическая история высокогорий Юго-Восточной Азии»[2]).