Против ветра, мимо облаков

И это тоже было из той, прежней жизни — ночные побеги на реку, и купание в теплой темной воде, пахнущей теми особенными речными запахами, которых нигде больше нет, только на берегу их реки.

— Погоди, возьму чистое — переодеться. — Вика открыла шкаф. — Кстати, вот шорты и рубашка, еще отцовы. Возьми, переоденешься, искупавшись. Мыло надо взять, мочалку и шампунь.

Она деловито сновала по комнате, собирая немудреные банные принадлежности, а Назаров застыл, глядя на нее — ночью это была прежняя Вика, как будто ночь сняла с нее груз той ужасной несправедливости, жертвой которой она стала, и бед, поломавших ее, казалось, непоправимо. Ночь и луна вернули ее прежнюю сущность — не было больше потухшего затравленного взгляда, не было голоса, звучащего как шелест мертвых листьев, она выпрямилась, ночь оживила ее, и ее лицо показалось Назарову самым красивым из всех, что он видел.

Как когда-то.

И нужно было бы проститься и уйти, но он не мог. Не хотел вспугнуть то, что проснулось в Вике сейчас. А сама она осознала ли перемену? Но он не хотел снова все испортить.

— Идем, что ли. Хворостину бери только подлиннее.

— Сам знаю.

Они заперли дверь, и Вика спрятала ключ от дома в водосток — на реке в темноте ключ можно было совершенно свободно посеять, и тогда хоть рамы выноси, чтоб пробраться обратно в дом. Вытащив из сложенных у сарая веток две длинные хворостины, они направились к реке. Не пошли по улице, чтобы не возбуждать умы неспящих в Привольном и не давать пищу сплетням, потому что луна светила так, что в фонаре не было необходимости, пошли по тропинке через Викин огород, прямо к лесу, а потом вдоль лесной кромки к высокому берегу, и крики лягушек стали совершенно неистовыми.

Они знали здесь каждую дорожку, и запах реки тоже был знаком им обоим, как и запах влажной травы в овраге.

— Не хватало только на гадюку наступить…

Вика сердито сопела, изо всех сил охаживая траву хворостиной, и Назаров тоже не отставал. Он радовался, что ему пришло в голову пойти на реку, радовался, что Вика сердится на невидимых в темноте и траве гадюк. Пусть сердится, пусть говорит колкости, лишь бы не молчала, безучастно глядя в никуда глазами, словно присыпанными пылью.

— Ага, дураки они — нам под ноги лезть. — Назаров тоже ударил по траве своей хворостиной и подал Вике руку, помогая сойти по склону, спуститься к берегу. — Луна какая, Вик…

Они молча разделись и вошли в воду.

Здесь никого не было, потому что в заводь эту можно было спуститься только через овраг, а там водились гадюки. Но они с Викой знали, как отпугнуть мерзких тварей, не впервые купались среди ночи, это было их общее приключение, еще Алена иногда бывала с ними, но чаще всего они приходили сюда вдвоем, и было в этом что-то волнующее. И Назаров знал, что Вика тоже помнит.

Вика нырнула и поплыла, и он поплыл за ней. Вода смывала пот и усталость, и ощущение было такое, как в детстве. Словно и не стояли между ними годы жизни, прожитой совершенно врозь.

— Теперь нужно пойти за мылом и шампунем.

— Так я пакет взял с собой, Вик. — Назаров поднял вымокший пакет и достал флакон простенького шампуня. — Держи.

— Тебе цены нет, Жека.

Вика вспенила шампунь, и запах речной воды смешался с искусственным запахом ромашки. Назаров забрал у нее флакон и тоже намылил волосы.

— Вода как парное молоко.

И эта фраза была из той, прежней жизни, и они оба это знали.

— Дай-ка мочалку. — Вика намылила мочалку, и мыло оказалось земляничным, как она всегда любила.

— Жень, тебе спину потереть?

— Да уж потри, будь добра.

Это у Вики руки доставали куда угодно, такая она гибкая, а Назаров даже в детстве не мог сомкнуть свои длинные руки в замок за спиной, что значительно сужало ему поле для маневра при купании. И теперь, когда Вика энергично терла ему спину, он ощущал небывалое блаженство.

— Тебе потереть?

— Не надо, я же достаю.

Они окунулись разом, смывая пену, и Назаров побрел к берегу, чтоб оставить пакет. Луна светила на весь мир, с берега в воду жирно плюхнулись лягушки, и Назаров, бросив пакет с банными принадлежностями на песок, вернулся в воду, где плавала Вика.

Ее лицо в свете луны, и голые плечи, и грудь, приподнятая купальником, теперь оказались существенным обстоятельством. И огромные в пол-лица глаза, и приоткрытые губы… И Назаров вдруг прижал Вику к себе, понимая, что сейчас не время, и вообще все это ошибка, и неправильно, и сопротивляться нужно обязательно, да только луна, будь она неладна, и вода, которая сейчас, похоже, закипела…

А потом они молча плыли в сторону небольшой песчаной отмели, их внутренние компасы безошибочно находили все, что они хотели найти, и годы не изменили этого, и хотя они поменялись — река была прежняя. И зря говорят, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку, потому что это они были другими, а река осталась, какая и была, и влажный песок на отмели все тот же.

— Луна сегодня и вправду невероятная.

Вика вытянула ноги, зарывшись ступнями в мокрый песок, и Назаров смотрел на ее ноги и думал о том, что между ними случилось, и не знал, что теперь. Но точно знал: отпустить Вику он уже не сможет.