Против течения

Слушая песни Юрия Морозова, ты как бы отправляешься в путешествие по этому миру, который подчас выходит за рамки нашего сознания, ставя слушателя на уровень чувственного восприятия.

Иногда возникает состояние того, что ты уже когда-то был «Странником Голубой Звезды» и тебе знаком каждый куст в «Вишнёвом саду Джими Хендрикса».

Я не отважусь сказать, что наш проводник не знает дороги. Большинство его песен являются плодом сопереживания с судьбами как отдельных личностей (Иисус Христос, Джон Леннон, Джими Хендрикс), так и всего нашего мира в целом. Он как-то по-особому чувствует себя его частицей, частицей мечущейся, впадающей из крайности в крайность.

Писать о Юрии Морозове — не простое дело, а о его творчестве — ещё более трудное. Поэт, философ, художник, музыкант — всё это слилось воедино в более чем 60-ти его альбомах — дневниках его души.

Несмотря на почти 20-летнюю творческую деятельность, а первый альбом «Ретроскоп» был записан в период с 1968 по 1971 гг., Юрий Морозов был знаком довольно узкому кругу любителей рок-музыки.

Дело не в том, что альбомы его были плохи, и не в том, что группа, которой, впрочем, не было у него вовсе,[1] не имела броского названия. Читать свои дневники во всеуслышание, заранее зная, что их мало кто близко примет к сердцу, а большинство осудят, дело неблагодарное.

Наверное, поэтому сложно было найти постоянных музыкантов, единых с ним по духу, стоически воспринимающих всё, что творилось вокруг создания очередного опуса.

«Запись “Вишнёвого сада Джими Хендрикса” производилась дома со значительной затратой нервной энергии и продолжительными приступами бешенства по поводу технических неурядиц, — вспоминает Юрий Морозов. — Со стороны запись смотрелась как цирковое представление. Обвешанный микрофонами, железным листом, опутанный проводами, в наушниках, держа в зубах тросик включения записи, руки заняты гитарой, правая нога бьёт в бубен, который установлен на специальной подставке с пружиной, левая — на регуляторе уровня эхо или громкости, рывком головы включаю запись, тут же мгновенно выплёвываю тросик изо рта и начинаю кричать, играть на гитаре, бить в бубен ногой и что-нибудь регулировать. Глядя на меня, многие бы, наверное, ужаснулись».

Иногда, захваченный очередной идеей, он работал по 12 часов.

«Только что вернувшийся из Дьявольской бухты, весь покрытый нарывами, день и ночь сижу за гитарой, пишу тексты, музыку. Хочется сказать многое новыми красивыми словами».[2]

А вот что он говорит после записи альбомов «Джаз ночью» (1978 г.), «Сборник 1» и «Рок 2» 1980 г.:[3] «Гитару к этому времени продал в один из приступов враждебности к музыке. Продолжение чёрного периода, разгар болезней — отрицания музыки. Я начинаю стыдиться брать в руки гитару». Хотя этот диск оставляет впечатление наибольшего уровня профессионализма.

К этому понятию он относился по-своему и открывает ещё одну причину невозможности сосуществования Юрия Морозова с музыкантами профессионалами: «Я боюсь музыкантов профессионалов. Они входят в храм музыки и звука одними и теми же коридорами. Мне с ними не по пути. Я всегда играю только с дилетантами. Я только потому и играю, что я не музыкант в общепринятом смысле этого слова. Нотная бумага и запись кое-каких партий на ноты вызывают во мне приступы тошноты».

Обволакивая душу и тело, лирика в одних композициях, тяжёлые надрывные гитарные рифы в других создают атмосферу сиюминутного присутствия, ощущение себя персонажем той или иной песни. Создаётся ощущение, что музыку и слова ты уже когда-то слышал, но не здесь, а там, за порогом своего сознания, там, где происходит переоценка ценностей.

«Я почти не играл. Гитара играла сама и гораздо лучше меня. Опять жажда солнца и гармонии. Перепад состояний от ленты к ленте почти штормовой», — вспоминает он после записи альбома «Посвящение в красоту» (1979 г.)

Известный переводчик зарубежной поэзии Евгений Витковский в одном из своих интервью сказал: «Переводчик — он есть и швец, и жнец, и на дуде игрец. Сегодня он на задворках цирка уточняет у старого жокея название упряжки, завтра зубрит словарь контр-адмирала Самойлова, изучая термины морского дела, послезавтра он станет выяснять смысл выражения «глаза зелёные, как сапфир».

Слушая альбомы Юрия Морозова, приходится переворачивать огромное количество литературы, чтобы постараться понять состояние души автора, чтобы разобраться в кажущемся хаосе звуков и необычных понятий, например, альбомы «Неизъяснимое» (1977–1978 гг.), «Брахма астра» (1979 г), «Китайская поэзия» (1978–1981 гг.). И как правило, твои труды бывают вознаграждены. Столько людей открывали для себя утончённую красоту китайской поэзии или глубокий смысл индийской мифологии.

Иногда, как на альбоме «Китайская поэзия», тема захватывает автора настолько, что сама музыка отходит как бы на второй план, и после прослушивания записи невозможно удержаться от соблазна покопаться в произведениях Цюй Юаня, Ли Бо, Тао Юань Мина, — и так почти в каждой его теме.