Против неба на земле

…когда становится невмоготу от ихней сутолоки, Корифей взбирается по черепице на покатую крышу, садится на ее конек, замирает надолго недвижным столбиком – усы на стороны, глядит, не моргая, поверх горных увалов на виду у вечности. Эфир навевает легчайшую вуаль, но нет покоя в кошачьем сердце: порядок творения не изменить, и это его печалит. Не подыскать ли достойный повод, не пошлый, не затасканный, – добровольно покинуть этот мир? Откликом на подобающие события, которые запаздывают? «Нет уж! – грозится Корифей. – Я досмотрю. До самого конца». И пусть те, суетливые, жизнью оцарапанные, не знающие сомнений до границ страха, пусть не выдумывают для утешения глупые свои теории и не уговаривают, что земля вертится. Люди, может, и вертятся – их дело, а коты не станут. «Господи! – возопят на это все Шпильманы на свете. – За что сгорел Джордано Бруно?!» – «Это у вас он сгорел…»

Коты – высокомерны и величавы, брезгливы и неуступчивы. Ежи – суетливы и доверчивы.

«У них шапки на меху. Воротники. Шубы. Зачем они стреляют зверей? Давят жуков? Обрывают цветы?!..»

«От малости своей, катышек ты мой, всё от нее. Природа совершеннее человека – вот он ее и губит. Эмоции обращает в амбиции».

«Как же отметится их время?»

«Так оно и отметится. Следы оставляют. Много следов. Прошли разные науки, а жить не научились. Всё изучено. Все измучены».

«Мой-то – гоняет по дорогам. Сплошные выхлопные газы!»

«А мой – пишет и пишет. Изводит лесные делянки. Наготовили слов без счета, кому это помогало?..»

Щурится, как высматривает иные времена:

«Подступит означенный день, отлетит душа Неразумного сочинителя, взглянет вниз на тело, а оно прилипло к столу, водит пером по бумаге, водит и водит. „Дурак, – закричат сверху. – Больше не требуется!“ А этому – лишь бы страницу заполнить…»

5

Автобус пуст. Шофер скучает за рулем.

– Перед вами человек, пунктуальный до безобразия, – сообщает Шпильман. – Один только раз опоздал на самолет. На пару минут. Побежал в кассу, а они смеются: «Рано пришел, Шпильман. Твой билет на завтра, в это же время. Иди домой, отдыхай».

Шофер откликается без интереса:

– Бывает…

Полдень. Солнце прожаривает в упор всякую макушку, как выжаривает народы с лица земли, но в автобусе прохладно. Шпильман садится у прохода, перекрывая место у окна, и затихает в ожидании. Он умеет и любит ждать. Что за радость появиться вовремя? Несказанное наслаждение – прийти заранее на условленное место и знать, что к тебе спешат.

Планка его ожиданий – не всякому допрыгнуть.

Появляется Живущий поодаль, садится через пару рядов, продолжает разговор, словно не расставались:

– Взглянул в зеркало и ужаснулся. Зачем мы стареем? Чего там не видели? Чего тут недостает?..

Шпильману лишь бы повод:

– Об этом надо поговорить с Беллой. Ее тема.

– Кто такая Белла?

– Теща-прелестница.

Выяснение родства – увлекательное занятие:

– Белла, я обнаружил в море троюродного родственника. Нашей вроде породы.

– Живого? – интересуется.

– Это ты сама выясни.

Передает телефон, и Белла начинает без промедления:

– Внимание! Проверка на Шпильмана. Собою владеем?

– Временами.

– Другим потакаем?

– Как получится.

– В разговоре дослушиваем до конца?

– Никогда! Если понятно, к чему тратить время?

– Перескакиваем на иную тему, неожиданно и врасплох?

– Откуда вам известно?

– Перед сном произносим речи?

– Цицерону на зависть.

– Что предпочитаем? Чтобы пожалели, приласкали, похвалили?

– Чтобы оставили в покое.

– Вареники с вишнями?

– Обожаю.

– Ходить по магазинам?

– Ненавижу.

– Достаточно, – говорит Белла. – Ты Шпильман. Хоть и троюродный. Придешь – накормлю.

Ему приятно. Ей – тоже. Добавляет со вздохом:

– Я бы по-русски с тобой поговорила, да стираются в памяти языки, накопленные за жизнь. Ушел английский, заученный позже всех. Сгинул русский, прилипший в Сибири. Пропадает польский. Гвалд! – остался лишь маме-лошн. И иврит с мучениями…

Женщина входит в автобус. Смотрит на них, как принимает решение. Шпильман пропускает ее к окну и отсекает от других.

– Я ждал, – говорит он.

– Я знаю, – говорит она.

Сплетена основа. Соткано прошлое узором на полотне. И вдруг – а не вплести ли еще одну нить, голубую, скажем, или лиловую? Не было даже мысли о том, что это нужно. Не было надежды, что это возможно. И вот эта нить у тебя в руках, как всегда была, и вот – без нее никак! Так вплетай, Шпильман, в основу, что же ты медлишь?..

Троюродный брат произносит, возможно, с умыслом:

– Аш-два-о, старый учитель химии, зачитывал из своей тетради: «Если бы строили дворец счастья, самое большое помещение отвели бы под зал ожиданий…»

Автобус заполняется. Входят сослуживцы, взглядывают на них внимательно, садятся поодаль, и они отправляются в путь. Пепельные каменистые пространства за окном. Светлые проплешины. Знак на пути «Осторожно – верблюды». На передних сиденьях вертятся старушки-подружки. Вспомнили юные годы, когда привлекательность многое позволяла и немало списывала. Расшумелись. Проказничают к неудовольствию соседей. Грызут фисташки, смеются без причины, теребят терпеливого экскурсовода:

– Это овцы – там, под горой?

– Это камни.

Через минуту: