Глазки тетушки Фетю сузились, жадно следя исподтишка за волнением «доброй барыни». Элен, сделав над собой усилие, спросила спокойным голосом:
– Она заходила к нему?
– Нет, передумала – может, забыла что… Я стояла на пороге. Она спросила, здесь ли живет господин Венсан; потом опять забилась в фиакр и крикнула кучеру: «Поздно, поезжайте обратно…» О, такая бойкая дамочка, такая миленькая, такая приличная. Немного таких Господь Бог посылает на землю. После вас только она и есть… Да благословит Господь вас всех!
Она продолжала болтать, нанизывая пустые фразы с привычностью богомолки, набившей себе руку в перебирании четок. Глухая работа в складках ее лица шла своим чередом. Теперь оно сияло полным удовлетворением…
– Так вот, – продолжала она без всякого перехода, – мне бы хотелось иметь пару хороших башмаков. Мой барин и так уж очень обходителен, я не могу просить у него на обувь… Вы видите, я одета, мне бы только пару крепких башмаков. Посмотрите – мои-то рваные, и в такую грязь того и гляди схватишь колики. Право, у меня вчера были колики – весь день промучилась… Будь у меня пара крепких башмаков…
– Я вам принесу башмаки, тетушка Фетю, – сказала Элен, жестом отпуская ее.
И пока старуха, приседая и благодаря, пятилась к двери, она спросила у нее:
– В котором часу можно вас застать одну?
– Моего барина никогда не бывает после шести, – ответила та. – Да вы не трудитесь, я сама приду и возьму башмаки у вашей привратницы… Словом, как вам угодно будет. Вы – ангел небесный! Господь Бог воздаст вам за все!
Ее восклицания продолжали слышаться и тогда, когда она уже вышла на лестницу. Элен сидела, оцепенев от известия, которое эта женщина по странной случайности вовремя сообщила ей. Теперь она знала место свидания. Розовая комната в этом старом, полуразрушенном доме. Она вновь видела лестницу с отсыревшими стенами, желтые двери квартир, почерневшие от прикосновения сальных рук, всю эту нужду, которая вызывала в ней жалость, когда она в предыдущую зиму поднималась проведать тетушку Фетю, – и она старалась представить себе розовую комнату среди этого безобразия нищеты. Но пока она сидела, погруженная в раздумье, две теплые ручки легли на ее покрасневшие от бессонницы глаза, а смеющийся голосок спросил:
– Кто это? Кто это?
Это была Жанна: она оделась сама. Ее разбудил голос тетушки Фетю. Увидев, что дверь комнаты закрыта, она поторопилась одеться, желая удивить мать.
– Кто это?.. Кто это?.. – повторяла она; ее все больше разбирал смех.
Розали внесла завтрак.
– Ты молчи, молчи!.. Тебя ни о чем не спрашивают, – крикнула ей Жанна.
– Перестань же, озорница, – сказала Элен. – Ты думаешь, я не догадываюсь, что это ты?
Девочка скользнула на колени матери. Запрокинувшись, она покачивалась, счастливая своей выдумкой.
– Как сказать! – с убежденным видом продолжала она. – Это могла бы быть и другая девочка… А? Маленькая девочка, которая принесла тебе письмо от своей мамы, чтобы пригласить тебя к обеду… Вот она бы и зажала тебе глаза…
– Не прикидывайся дурочкой, – продолжала Элен, ставя ее на ноги. – Что ты там болтаешь… Подавайте, Розали.
Но служанка разглядывала девочку.
– Ну и странно же вырядилась барышня, – заявила она.
Действительно, Жанна впопыхах даже не обулась. Она была в нижней юбке – коротенькой фланелевой юбочке, из разреза которой торчал уголок рубашки. Из-под расстегнутой ночной кофточки виднелась плоская, изящно очерченная грудь, на которой едва заметно выделялись два нежно-розовых пятнышка. Со спутанными волосами, в криво надетых чулках, вся беленькая, в своей кое-как накинутой одежде, она была очаровательна.
Наклонив голову набок, она внимательно оглядела себя и расхохоталась.
– Как мило, правда, мама? А что, не остаться ли мне так? Ведь это очень мило!
Подавляя раздражение, Элен задала ей тот же вопрос, что и каждое утро:
– Ты умылась?
– Ах, мамочка, – пролепетала Жанна, сразу приуныв, – ах, мамочка, идет дождь, погода такая гадкая…
– Тогда ты не получишь завтрака. Розали, умойте ее!
Обычно Элен сама умывала девочку. Но сейчас ей было не по себе; дрожа от холода, хотя погода стояла теплая, она жалась к огню. Розали только что придвинула к камину накрытый салфеткой круглый столик и поставила на него две белые фарфоровые чашки. На огне в серебряном кофейнике – подарок господина Рамбо – закипал кофе. В этот утренний час в неприбранной, еще дремлющей комнате, полной беспорядка ночи, было что-то милое, уютное.
– Мама! Мамочка! – кричала Жанна из своей комнатки. – Она слишком сильно трет, она царапает меня! Ой-ой-ой, какая холодная вода!