– Ты меня крепко любишь? – спрашивал он. – Скажи еще раз, что ты меня крепко любишь!
– Ну да, я крепко тебя люблю, ты же знаешь.
Он не решался продолжать, весь дрожа, словно ему предстояло объяснение в любви.
– А если бы я у тебя попросил разрешения остаться здесь с тобой навсегда, что бы ты ответила?
– О, я была бы так рада! Мы играли бы вместе, правда? Вот было бы весело!
– Навсегда, ты слышишь, я остался бы навсегда.
Жанна, взяв лодочку, перекраивала из нее жандармскую треуголку.
– Да, но нужно, чтобы мама позволила, – пробормотала она.
Этот ответ вновь пробудил в нем всю прежнюю тревогу. Решалась его судьба.
– Конечно, – сказал он. – Но если бы твоя мама позволила, ты бы не сказала: нет, – не правда ли?
Жанна, заканчивая жандармскую шляпу, в восторге запела на сочиненный ею самой мотив:
– Я скажу: да, да, да… Я скажу: да, да, да… Посмотри, какая вышла красивая шляпа.
Растроганный до слез, господин Рамбо привстал на коленях и поцеловал ее; она обвила его шею руками. Он поручил брату получить согласие Элен, сам же пытался получить согласие Жанны.
– Видите, – сказал с улыбкой священник. – Девочка согласна.
Элен оставалась серьезной. Она уже не спорила. Аббат вернулся к своему предложению. Он настойчиво говорил о достоинствах господина Рамбо. Разве такой отец не находка для Жанны? Элен знает господина Рамбо, она может спокойно ему довериться. Потом, так как она хранила молчание, аббат добавил с большим чувством и достоинством, что, когда он согласился предпринять этот шаг, он думал не о своем брате, а о ней, о ее счастье.
– Я верю вам, я знаю, как вы меня любите, – с живостью сказала Элен. – Подождите, я хочу ответить вашему брату при вас.
Часы пробили десять. В спальню вошел господин Рамбо.
Элен с протянутой рукой пошла ему навстречу.
– Благодарю вас за ваше предложение, мой друг, – сказала она, – я очень признательна вам за него. Вы хорошо сделали, что открылись мне.
Она спокойно глядела ему в лицо, держа его большую руку в своей. Он весь дрожал и не смел поднять глаз.
– Но только я прошу вас, дайте мне подумать, – продолжала она. – И мне, быть может, понадобится много времени.
– О, сколько вам будет угодно: шесть месяцев, год, еще дольше, – пробормотал он с облегчением, счастливый уже тем, что она не выставила его тотчас за дверь.
Она слегка улыбнулась:
– Но я хочу, чтобы мы остались друзьями. Вы будете приходить ко мне, как и раньше, вы просто обещаете мне подождать, пока я первая заговорю с вами об этом… Итак, решено?
Он высвободил свою руку и стал лихорадочно искать шляпу, частыми кивками соглашаясь со всем, что она говорила. На пороге входной двери он вновь обрел дар речи.
– Послушайте, – пробормотал он. – Теперь вы знаете, что я тут, около вас, не правда ли? Ну так скажите себе, что я буду тут всегда, что бы ни случилось. Только это аббат и должен был объяснить вам… Через десять лет, если вы захотите, вам достаточно будет сделать мне знак – и я повинуюсь вам.
На сей раз он сам взял руку Элен и до боли сжал ее в своей руке. На лестнице оба брата, как всегда, обернулись, говоря:
– До вторника!
– Да, до вторника, – отвечала Элен.
Когда она вернулась в комнату, шум ливня, с удвоенной силой хлеставшего по ставням, глубоко огорчил ее. Боже мой! Какой упорный дождь и как промокнут ее бедные друзья! Она открыла окно, взглянула на улицу. Резкие порывы ветра задували газовые рожки. И между тусклых луж и блестящих косых полосок дождя она увидела слегка согнутую спину господина Рамбо; счастливый, он уходил во мрак приплясывающей походкой, по-видимому нимало не печалясь, что вокруг него бушевала буря.
Между тем Жанна, уловившая кое-что из последних слов своего друга, стала очень серьезной. Она сняла башмачки, разделась и, оставшись в одной сорочке, сидела в глубоком раздумье на краю кровати. Войдя, чтобы поцеловать ее перед сном, мать застала ее в этой позе.
– Покойной ночи, Жанна. Поцелуй меня.
Девочка, казалось, не слышала ее; Элен опустилась перед ней на колени, обняла ее за талию.
– Значит, ты будешь довольна, если он останется жить с нами? – спросила она вполголоса.
Вопрос, казалось, не удивил Жанну. По-видимому, она думала о том же. Медленным кивком головы она ответила: да.
– Но знаешь, – продолжала мать, – он был бы всегда здесь: ночью, днем, за столом, повсюду.
В ясных глазах девочки выразилось беспокойство, все нараставшее. Она прильнула щекой к плечу матери, поцеловала ее в шею; наконец, вся дрожа, спросила ее на ухо:
– Мама, а он целовал бы тебя?
Легкая краска показалась на лице Элен. В первую минуту она не нашлась, что ответить на этот детский вопрос. Немного погодя она прошептала:
– Он был бы вроде как твой папа, детка.
Маленькие руки Жанны напряглись, – она внезапно разразилась горькими рыданиями.
– О нет, нет, я уже больше не хочу! – лепетала она. – О мама, прошу тебя, скажи ему, что я не хочу! Пойди скажи ему, что я не хочу…
Задыхаясь, она бросилась на грудь матери, обливая ее слезами, осыпая поцелуями. Элен старалась успокоить ее, повторяя, что она все уладит. Но Жанна требовала немедленного и решительного ответа.