– Скорее, сударь, умоляю вас! Мой ребенок умирает!
А когда врач вышел, в домашней куртке, без галстука, она увлекла его за собой, не дав ему как следует одеться. Он узнал ее. Элен жила в соседнем доме, принадлежавшем ему. Она вдруг вспомнила об этом, когда доктор, желая сократить путь, провел ее через сад и калитку, соединявшую оба домовладения.
– Верно, – пробормотала она. – Ведь вы врач, я это знала… Поймите, я с ума схожу… Скорее!
У лестницы Элен настояла на том, чтобы он прошел первым. Приведи она к себе самого Господа Бога – и то она не воздала бы ему бо́льших почестей.
Наверху Розали, не отходившая от Жанны, успела зажечь лампу на круглом столике. Войдя, врач тотчас взял лампу и вплотную поднес к девочке, застывшей в страдальческой неподвижности. Только головка соскользнула с подушки да по лицу пробегала частая дрожь. С минуту врач молчал, плотно сжав губы. Элен с трепетом смотрела на него. Уловив умоляющий взгляд матери, он пробормотал:
– Ничего серьезного… Но не следует оставлять ее здесь. Ей нужен воздух.
Элен сильным движением взяла девочку на руки. Она готова была расцеловать врачу руки за его добрые слова; сладость надежды проникла в ее душу. Но едва только она уложила Жанну на свою широкую кровать, как тщедушное тельце девочки вновь забилось в сильнейших судорогах. Врач снял абажур с лампы. Яркий свет разлился по комнате. Приоткрыв окно, он приказал Розали выдвинуть кровать из-под занавесок.
– Но ведь она умирает, доктор… Смотрите, смотрите. Я не узнаю ее, – лепетала Элен, вновь охваченная страхом.
Он не отвечал, внимательным взглядом следя за ходом припадка. Немного погодя он сказал:
– Пройдите в альков, держите ее за руки, чтобы она себя не исцарапала. Осторожно, тихонько… Не волнуйтесь. Припадок должен идти своим чередом.
Наклонясь над кроватью, они вдвоем держали девочку, – тело ее судорожно дергалось. Врач доверху застегнул куртку, чтобы закрыть голую шею. Элен все еще была в шали, которую, уходя, набросила на плечи. Но Жанна, кидаясь из стороны в сторону, сдернула край шали, расстегнула врачу куртку. Они этого не заметили. Ни он, ни она не видели себя.
Постепенно судороги стихли. Девочка, казалось, впала в полное изнеможение. Хотя врач уверял Элен, что припадок кончился благополучно, он все же казался озабоченным. По-прежнему не спуская глаз с больной, он начал задавать лаконичные вопросы Элен, все еще стоявшей в алькове между стеной и кроватью.
– Сколько ей лет?
– Одиннадцать с половиной, доктор.
Наступило краткое молчание. Покачав головой, врач нагнулся и, приподняв опущенное веко Жанны, внимательно осмотрел слизистую оболочку. Затем, не поднимая глаз на Элен, он возобновил расспросы.
– Бывали у нее судороги в раннем детстве?
– Бывали. Но к шести годам они прекратились… Она у меня слабенькая. Уже несколько дней я видела, что ей нездоровится; она часто подергивалась, на нее нападала странная рассеянность.
– Известны ли вам случаи нервных заболеваний в вашей семье?
– Не знаю… Моя мать умерла от чахотки.
Она запнулась, стыдясь признаться, что ее бабушку пришлось поместить в дом умалишенных. Судьба всех ее предков была трагична.
– Внимание, – быстро сказал врач, – начинается новый приступ!
Жанна только что открыла глаза. Минуту-другую она дико озиралась, не говоря ни слова. Затем ее глаза уставились в одну точку, она всем телом откинулась назад, руки и ноги вытянулись и напряглись. Она была очень красна, но вдруг побледнела мертвенной бледностью. Судороги возобновились.
– Не отпускайте ее, – сказал врач, – держите ее за обе руки.
Он торопливо подошел к столику, на который, входя, поставил аптечку. Вернувшись с флаконом в руке, он дал девочке понюхать его. Но это подействовало, как сильнейший удар хлыста. Жанна так неистово рванулась, что выскользнула из рук матери.
– Нет, нет, только не эфир, – крикнула Элен, узнав лекарство по запаху. – Эфир приводит ее в исступление.
Они вдвоем едва могли совладать с Жанной. Девочку сводили ужасные судороги. Вся выгнувшись, опираясь на затылок и пятки, она словно переламывалась надвое, потом снова падала навзничь и бросалась от одного края кровати к другому. Кулачки ее были стиснуты, большой палец прижат к ладони; минутами она раскрывала руки, ловя растопыренными пальцами и комкая все, что ей ни попадалось. Нащупав шаль матери, она вцепилась в нее. Но особенно терзало Элен то, что она не узнавала свою дочь, и она сказала об этом врачу. Черты лица ее ангелочка, обычно такие кроткие, были искажены; глаза закатились, обнажив синеватые белки.
– Сделайте что-нибудь, умоляю вас, – прошептала она. – У меня нет больше сил, доктор.
Она вспомнила, что дочь одной из ее соседок в Марселе задохнулась во время такого же припадка. Уж не обманывает ли ее врач из сострадания? Каждую минуту ей казалось, что лица ее коснулся последний вздох Жанны. Тяжелое дыхание девочки то и дело прерывалось. Наконец, измучившись, Элен заплакала от жалости и страха. Слезы капали на невинное обнаженное тельце Жанны, отбросившей одеяло.