Пространство

— Так хватит тянуть кота за яйца, освободите Нагату, пусть поможет нам выбраться из этого дерьма, — сказал Алекс.

— А вот здесь я с вами не соглашусь, — с натужной улыбкой проговорил Хэвлок — крепко сбитый светлокожий мужчина с короткой армейской стрижкой. Он всем существом излучал самоуверенность и компетентность, как это свойственно солдатам и профессионалам-охранникам. Басе — астеру, жившему под гнетом двух правительств с внутренних планет, — Хэвлок без слов говорил: «Я любого сумею забить. Не заставляй меня это доказывать».

— Не понимаю, почему… — начал Алекс.

— Да, — перебил его Хэвлок, — если реактор не заработает, мы все разобьемся. Согласен. Но не вижу, чем поможет освобождение арестованной.

— А тем, — явно проглатывая отдельные словечки, ответил Алекс, — что старший помощник Нагата — лучший на свете инженер. Если кто решит проблему и вытащит наши задницы, то, скорее всего, она. Так что хватит держать потенциальное решение проблемы в клетке… — Улыбнувшись в камеру, он заглушил микрофон и только тогда закончил: — Тупица со свиными мозгами!

— Может быть, вы недооцениваете наших техников, — возразил Хэвлок с той же самодовольной улыбкой. — Но я вас выслушал. Подумаю, что можно сделать.

— Да, уж пожалуйста, подумайте. — Каким-то чудом Алексу удалось высказать это с искренней благодарностью. Потом он отключил связь. — Боров тупой, башка дырявая!

— И что нам теперь делать? — спросил Бася.

— Самое трудное. Ждать.

Бася плавал над амортизатором в рубке, то уходя в чуткую дремоту, то снова просыпаясь. Через пару постов от него работал, бормоча себе под нос, Алекс.

В полусне Бася то оказывался на «Росинанте», где мысли о заглохшем реакторе донимали его, как зубная боль, то без перехода переносился в ледяные коридоры Ганимеда. Иногда это были знакомые туннели и купола, в которых он прожил с семьей много лет. А иногда они наполнялись обломками и телами, как в тот раз, когда Бася бежал со станции.

Потом вспомнился адский перелет на «Барбапикколе». Бесконечные дни в одноместной каюте, куда забились две семьи. Нарастающее отчаяние, когда порт за портом отказывали им в приеме. Первая война всех против всех охватила Солнечную систему, и никому не нужны были хлопоты с беженцами. И в этих снах Бася тоже присутствовал призраком. Он думал, что спасает семью, когда доставал им место на корабле. Но позади остался умирающий сын, а другие члены семьи попали в ловушку на старом дырявом грузовике, которому некуда было податься.

Когда капитан собрал пассажиров и рассказал про кольца и про миры по ту сторону, все испытали облегчение. Никто не возразил против предложения взять один из этих миров себе, попробовать сделать его своим домом. Само слово «дом» решало все споры. И они пролетели сквозь врата, сквозь сутолоку кораблей вокруг кольца и в ступице и вышли по ту сторону, в системе Илоса. Они отыскали мир с водой и кислородом — сине-коричневый комочек грязи, если смотреть с орбиты, но показавшийся настолько прекрасным после посадки, что люди ложились на землю и плакали.

Потом потянулись жестокие месяцы. Болезненные уколы и изнурительные упражнения, приспосабливавшие тела к высокой гравитации. Отчаянные попытки вырастить что-то — хоть что-нибудь — на клочках почвы, доставленной с «Барб». Открытие богатых жил лития и осознание, что у них теперь есть товар на продажу, есть возможность прокормить себя, — и вслед за тем работа на износ в карьере, добыча руды самыми примитивными орудиями. Но все это делалось не зря.

Ради дома.

ИНТЕРЛЮДИЯ СЫЩИК

Тянется, тянется, тянется, тянется…

Сто тринадцать раз в секунду оно тянется, и достает все дальше. Если бы пришло подтверждение, сигнал — оно могло бы остановиться, и оно не останавливается. Оно тянется и находит всё новые способы. Оно импровизирует, оно изучает. Оно не сознает, что делает. Активированная им система расширяет его. Теперь оно тянется способами, которых раньше не имело. Оно не сознает, не обладает памятью, не чувствует радости. Его мыслящие части мечтают и страдают, как прежде. Оно их не сознает.

Оно тянется и находит новые силы. Кое-что удается. Многое отказывает. Нечто, бывшее когда-то женщиной, кричит в безмолвном ужасе. Нечто, бывшее когда-то мужчиной, молится и называет происходящее Армагеддоном. Оно тянется. Вытягиваясь, оно почти не сужается. А пустота в его центре обретает определенность. Узоры начинают сходиться, упрощаясь до низкоэнергетических структур. Сыщику они представляются решениями. В него встроена модель планеты и окружающих ее спутников. Места, которые для него вовсе несопоставимы, обретают определенность. Абстрактная архитектура связей коррелирует с абстрактной географической моделью.

Оно выстраивает сыщика, и сыщик смотрит, но не знает. Оно убивает сыщика. Оно снова выстраивает сыщика, и сыщик смотрит, но не знает, и оно не убивает сыщика. Оно не сознает перемен, нарушения порядка. Их сознает сыщик, и удивляется, и, удивляясь, ищет, в поисках выходя за граничные условия. Оно убивает сыщика.

Оно выстраивает сыщика.

Нечто знает.