Пространство

— Мне все равно, что они подумают, Серж. Согласно договоренности, людям на корабле запрещается иметь оружие. Скафандры, даже не будь в них встроена чертова уйма пушек, сами по себе оружие. Конфискуйте или выбрасывайте их к черту с корабля.

— Си, шеф, — ответил его собеседник. — Как бы это, са-са? Консервным ножом?

— Очаруйте паршивцев. Если мы не можем договориться сейчас, пока мы все друзья, что мы натворим, если дружбе настанет конец? Если четверо десантников в боевой броне решат, что им нужен этот корабль, они его возьмут, и точка. Так что отбираем броню заранее. И чтобы ее в барабане не было — заприте в оружейной при рубке.

Сержа эта перспектива явно не вдохновляла.

— Кто-нибудь пособит?

— Берите людей на свое усмотрение, но, если в них не возникнет нужды, десантники только разозлятся, а если возникнет, охрана вам не поможет.

Серж замер с открытым ртом, потом резко сжал губы и вышел. Теперь Бык заметил Анну.

— Чем могу служить, пастор?

— С вашего позволения, я Анна. Пришла поговорить о Клариссе Мао.

— Если вы не ее адвокат или законный представитель…

— Я — ее духовник. Что с ней будет теперь?

Бык вздохнул.

— Она призналась в подрыве корабля. Ничего хорошего.

— Мне говорили, вы выбросили человека за борт только за то, что он торговал наркотиками. Говорят, вы жестокий человек. Холодный.

— Неужели? — удивился Бык, и Анна не поняла, было его удивление подлинным или наигранным.

— Прошу вас, не убивайте ее, — сказала она, склоняясь к Быку и заглядывая ему в глаза. — И не позволяйте никому ее убить.

— А почему бы и нет? — В его словах не было ни вызова, ни угрозы. Он как будто и вправду не знал ответа, не понимал. Анна скрыла ужас.

— Мертвой я не сумею помочь.

— Не обижайтесь, но это уж не моя забота.

— Я думала, вы здесь представляете закон и порядок.

— В первую очередь — порядок.

— Она имеет право на суд, а если все узнают о ней то, что известно вам, до суда она не доживет. Люди взбунтуются, убьют ее. Помогите мне хотя бы сохранить ее до суда.

Бык вздохнул.

— Вы и правда хотите суда или просто время тянете?

— Время тяну, — сказала Анна.

Бык кивнул, прикидывая что-то в уме, и жестом пригласил ее за собой в кабинет. Когда Анна уселась перед его потрепанным столом, он затопал по тесной комнатушке, занимаясь кофе. Кофе, если вспомнить о новых нормах выдачи воды, представлялся роскошью, но Анна вспомнила, что Бык теперь — второй по рангу человек в медленной зоне. У командования свои привилегии.

Кофе ей не хотелось, но, принимая протянутую Быком чашку, она давала ему возможность ощутить свое великодушие. Начав со щедрого поступка, он бы, вероятно, продолжил в том же духе и позже, когда великодушие действительно понадобилось бы.

— Когда Холден начнет рассказывать всем и каждому, кто на самом деле подорвал «Сунг-Ан», — а он начнет, на то он и Джим Холден, — ООН затребует выдачи Клариссы. И, если они в обмен предложат средство собрать всех здесь, в безопасности, я в обмен ее выдам. Не с корабля, а здесь, когда они прибудут.

— И что они с ней сделают? — Анна пригубила кофе, как в обычной беседе.

Напиток обжег ей язык, а на вкус показался кислотой.

— Возможно, соберут трибунал из старших офицеров, проведут короткое судебное заседание и бросят ее в утилизатор. В другом месте вышвырнули бы за борт, но при нашей нищете это было бы разбазариванием ресурсов. Из дома нам припасов не пришлют — через медленную зону они доберутся не скорее, чем от дома до Кольца.

Голос его звучал равнодушно и бесстрастно. Словно он обсуждал проблемы логистики, а не жизнь молодой девушки. Анна сдержала дрожь, спросила:

— Мистер Бака, вы верите в Бога?

К его чести, Бык постарался не закатывать глаз. И ему это почти удалось.

— Я верю в то, что позволяет пережить ночь.

— Не виляйте, — велела Анна и с удовольствием отметила, что Бык чуть подтянулся в своих ходунках.

Она по опыту знала, что у волевых мужчин, как правило, бывали такие же волевые матери, и умела при необходимости нажать правильную кнопку.

— Послушайте… — попытался перехватить инициативу Бык, но Анна его перебила:

— Оставьте пока Бога. Вы верите в идею прощения? В возможность искупления? В ценность человеческой жизни, даже самой оскверненной и испорченной?

— Ни черта, — ответил Бык. — Человек может дойти до такого, о чем в ваших писаниях не писано.

— Вы это по опыту знаете? Далеко ли заходили вы сами?

— Достаточно далеко за черту.

— И при этом беретесь судить, где она проходит?

Бык приподнялся на раме своих ходунков, поерзал в креплениях и завистливо покосился на недоступное для него кресло. Анне было его жаль — хуже времени, чтобы болеть, не придумаешь. Он, пытаясь сохранить порядок в своем крохотном мирке, безрассудно сжигал остатки сил. Синяки под глазами и желтизна кожи, как лампочки индикатора, предупреждали, что заряд батарей на исходе. Анна виновато подумала, что взваливает на него лишний груз.