Пространство

Дорожка вывела его к уровню казино — коммерческая архитектура все еще увлекала гостей к тем же местам. Кора наростов почти исчезла, но помещения преобразились. Автоматы патинко были наполовину оплавлены или взорваны, и лишь немногие еще переливались огоньками и просили ввести номер счета, чтобы разразиться радугой цветов и праздничными, торжествующими звуковыми эффектами. Карточные столы виднелись под грибными шляпками из прозрачного вязкого геля. Вдоль стен и соборных сводов потолка по черной ребристой поверхности колебались волосяные пряди, светившиеся на кончиках, но не дававшие света.

Что-то взвизгнуло: скафандр Миллера приглушил звук. Радиовещание станции теперь, когда он находился у нее под кожей, звучало громче и сочнее. В памяти мелькнул давний детский фильм про мальчика, проглоченного чудовищным китом.

Мимо быстро, не дав себя толком разглядеть, пролетело нечто серое, размером в два его кулака. Что-то юркнуло за перевернутый торговый автомат. Миллер понял, чего ему не хватает. На Эросе было полтора миллиона человек, и большая часть их находилась здесь, на уровне казино, ожидая своего личного Апокалипсиса. Однако тел он не видел. Нет, не так. Черная корка, миллионы темных борозд над ним, светившихся мягко, как морские волны, — это и были воссозданные Эросом тела. Переделанная человеческая плоть. Тревожный сигнал скафандра предупредил об опасности гипервентиляции. На краю зрения возникла темнота.

Миллер упал на колени.

«Не вздумай свалиться в обморок, сукин ты сын, — сказал он себе. — Не вздумай вырубиться, а если уж вырубишься, падай так, чтобы зажать своим весом чертов пуск».

Джули накрыла его руку своей. Он почти ощутил успокаивающее прикосновение. Джули права. Это просто тела. Просто мертвые люди. Жертвы. Просто груда мяса для утилизации, ничем не отличающегося от любой нелегальной шлюхи, зарезанной в дешевых борделях Цереры. Или от самоубийц, выбрасывавшихся из шлюзов. Ну, пусть протомолекула жутко изуродовала их плоть. Это не отменяет того, чем все здесь было. Чем был он сам.

«Если ты коп, — сказал он Джули, повторяя хохму, которую обращал к каждому новичку, назначенному к нему в напарники, — ты не можешь позволить себе роскоши что-то чувствовать. Ты должен дело делать».

«Так делай дело», — мягко ответила она.

Он кивнул. Он встал. «Делай дело».

Словно в ответ, звук внутри скафандра изменился, голоса Эроса просвистели сквозь сотни различных частот, прежде чем взорваться резким гомоном — кажется, на хинди. Человеческими голосами. «Пока глас человека не разбудит нас»,[45] — подумал он, не вспомнив, откуда цитата.

«Вот мы и возвращаемся, — обратился он к Джули. — Возвращаемся к тому, что знаем».

Оно разрасталось внутри Эроса, использовало каменную оболочку как экзоскелет, не меняя, не перекрыв выхода в порт. Оно не сдвигало внутренних стен, не перестраивало комнат и переходов уровня казино. Значит, план помещений окажется ему более или менее знаком. Вот и хорошо.

Что бы ни гнало станцию сквозь пространство, оно использовало чертову уйму энергии. Вот и хорошо.

«Просто найди горячее место». Свободной рукой он проверил свой скафандр. Наружная температура — двадцать семь градусов. Жарко, но вытерпеть вполне можно. Он широко зашагал назад к портовому коридору. Температура упала не более чем на сотую градуса, но все же упала. Значит, так. Можно заходить в каждый коридор, выбирать самый горячий и двигаться по нему. Когда он отыщет место, где окажется градуса на три-четыре теплее, это оно и будет. Он подкатит тележку поближе, отпустит большой палец и сосчитает до пяти.

Нет проблем.

К тому времени, как он вернулся к тележке, на колеса наросло что-то, похожее на мягкий золотистый лишайник. Миллер, как мог, отодрал его, но одно колесо все же стало поскрипывать. Тут уж ничего не поделаешь.

Одной рукой волоча тележку, а другой зажимая кнопку «мертвой руки», Миллер уходил в глубь станции.

«Она моя, — бездумно произнес Эрос. Он завис на этой фразе почти на час. — Она моя. Она… моя».

— Отлично, — буркнул Миллер. — Ну и бери ее.

Плечи у него болели. Тележка скрипела все сильней, ее визг прорезался сквозь безумие проклятых душ Эроса. Палец начинал неметь от непрерывного давления, не позволявшего до времени аннигилировать самого себя. Чем выше он поднимался, тем легче становился, а Кориолисова сила проявлялась заметнее. Здесь было не совсем так, как на Церере, но похоже, и у него возникло ощущение, будто он возвращался домой. Миллер поймал себя на том, что ждет времени, когда разделается с работой. Он представлял, как возвращается в нору с упаковкой из шести банок пива, и в динамике звучит музыка, а не глоссолалия[46] мертвой станции. Пожалуй, что-нибудь из легкого джаза.

Кто бы мог подумать, что он размечтается о легком джазе.

«Попробуйте, поймайте меня, сосунки, — сказал Эрос. — Нет меня, нет, нет меня. Нет, нет и нет».