Пространство

Это было самое мягкое, безобидное в его арсенале средство против беспорядков. Те, у кого слабые легкие, все-таки пострадают, но так или иначе через полчаса все они окажутся в ступоре и воспарят к вершинам блаженства. Миллер ни разу не применял эту комбинацию газов на Церере. Окажись такие у них на складах, сотрудники быстро растаскали бы все для офисных вечеринок. Он попытался утешиться этой мыслью. Как будто час блаженства мог восполнить отнятые мечты и труды многих жизней.

Рядом с ним смеялся Диого.

Основное прочесывание корабля заняло три часа, а еще пять ушло, чтобы вытащить попрятавшихся по воздуховодам и кладовкам в надежде объявиться в последнюю минуту и саботировать миссию. Всех их, рыдающих, выволокли с корабля. Миллер подумал, что, возможно, спас им жизнь. Если все, что он сделал, — это избавил Фреда Джонсона от выбора: позволить ли горстке невинных погибнуть вместе с «Наву» или допустить к Эросу внутренние планеты, — это не так уж мало.

Как только Миллер дал добро, в действие вступила команда техников АВП. Они разбирали уолдо, устраняли поломки — последствия сотен актов мелкого саботажа, предназначенных помешать включению двигателей, — выносили оборудование, которое не хотели терять. Миллер наблюдал, как грузовые лифты, где могла бы поселиться семья из пяти человек, уносили контейнер за контейнером, разгружая то, что совсем недавно было погружено. В доках оказалось людно, как на Церере в середине смены. Миллер почти готов был увидеть прежних соратников, бродящих среди стивидоров и труб, поддерживая то, что могло сойти за порядок.

В минуты затишья он настраивал свой терминал на передачу с Эроса. В его детстве была такая композиторша — помнится, ее звали Джила Сорормайя. Кажется, она нарочно повреждала цифровые записи, а потом запускала разрозненные клочки в свой синтезатор. Она нарвалась на неприятности, когда в запись попал и растиражировался чей-то цельный код доступа. Миллер не жалел о ней. Он решил, что теперь чокнутой художнице придется заняться настоящей работой, и мир станет только лучше.

Слушая передачи Эроса — «Волну свободного Эроса», как он их называл, — он думал, что, пожалуй, был слишком жесток к бедняжке Джиле. Визг и смешение голосов, поток помех, разрезанных словами, пугал и захватывал. В них звучала музыка гибели.

«…asciugare il plus che possano sentirsi meglio…»

«…ja mina nouscivat kuolleista ja halventaa kohtalf pacottaa minut ja siskoni…»

«…делай, как знаешь…»

Он часами слушал передачу, разбирая голоса. Однажды все затрепетало, стало затухать, словно рация приготовилась отключиться. Только когда она включилась снова, Миллеру пришло в голову, что паузы могли быть кодом Морзе.

Он прислонился к переборке, над ним возвышался тяжелый массив «Наву». Корабль еще не родился, а уже был предназначен в жертву. Джули села рядом с ним, подняла взгляд. Волосы плавали вокруг ее лица, глаза улыбались. Какой бы фокус сознания ни мешал его собственной Джульетте Андромеде Мао возвращаться к нему в виде трупа, он был благодарен за него.

«А круто, да? — спросила она. — Летать в вакууме без скафандра. Проспать сотню лет и проснуться от света другого солнца».

— Надо было раньше пристрелить ублюдка, — вслух сказал Миллер.

«Он мог подарить нам звезды».

Новый голос заглушил ее слова.

— Антихрист!

Миллер моргнул, возвращаясь к реальности, и отключил канал Эроса. Через док лениво проплывал транспорт с пленниками, к опорным стойкам была привязана дюжина техников-мормонов. Юноша с рябым лицом ненавидящим взглядом уставился на Миллера.

— Ты — Антихрист, ты, злое подобие человека. Господь знает тебя. Он запомнит тебя.

Миллер приподнял шляпу, кланяясь пленнику.

— Звездам лучше без нас, — проговорил он так тихо, что его услышала одна Джули.

Десятки буксирных тросов тянулись перед «Наву» — нанотрубочные канаты, неразличимые на расстоянии. Миллер просто увидел, как гигантский кашалот, составлявший такую же часть Тихо, как переборки и воздух, шевельнулся на своем ложе, вздрогнул и пришел в движение. Двигатели буксиров осветили внутреннее пространство станции, завели точно отрепетированный хоровод, словно на рождественском представлении, и почти неощутимое содрогание отозвалось в глубине стальных костей Тихо. Через восемь часов «Наву» отведут достаточно далеко, чтобы можно было задействовать огромные двигатели, не угрожая выхлопом станции. После этого пройдет больше двух недель, пока он достигнет Эроса.

Миллеру предстояло убить еще восемьдесят часов.

— Ой, Пампо! — сказал Диого. — Дело-дело?

— Да, — со вздохом ответил Миллер. — Я готов. Собирай всех.

Мальчишка ухмыльнулся. За те часы, что прошли с отправки «Наву», он налепил на три передних зуба яркие пластиковые накладки. Вероятно, в молодежной культуре Тихо они несли глубокий смысл, придавали ему крутость, а может, и сексуальность. Миллер мимолетно порадовался, что ему больше не придется греть парню койку.