Пространство (сборник)

Пена пышная прихотлива,

Но как злая полынь горька.

Желтоватую жижу пива

Цедим медленно у ларька

И не морщимся.

Шоколада

Нам не требуется. Ерунда!

Дайте горечи! Вот что надо!

Детство кончено навсегда.

Детство кончено.

Не пристало

Быть сластёнами.

Нам нужна...

Только горечь! И что б ни стало,

Только горечь. Она одна.

Мы идём. Пиджаки нараспашку,

Мы идём...

Продаёт старик

«Мишку», сладкий миндаль, «Ромашку»,

Шоколад «Золотой ярлык»...

1959

КРОВЬ

В этой жидкости красной,

Что в жилах несёт человек,

Нрав такой же опасный,

Как нрав у порожистых рек.

То течёт понемногу,—

Тогда это, впрочем, не в счёт,—

То, взрывая дорогу,

Могучие камни влечёт.

Слышу я, засыпая,

Как точно стучит под виском,

Бродит жидкость слепая,

Скитается в теле людском.

Оцарапай —

и выйдет,

Чуть-чуть вязковата, тепла.

В ней и в лупу увидеть

Нельзя ни добра и ни зла.

Медицине известны

Все данные крови давно,

Но вершины и бездны

И ей разгадать не дано.

Власть имеет такую:

На сердце нежданно плеснёт —

И подросток, ликуя,

На страшный идёт эшафот!

Не она ли бросала

Любовников бедных со скал?

Не она ли спасала

Лодчонку, попавшую в шквал?

И совсем не водою,

А с давних времён до сих пор

Только ею одною

Смывается чёрный позор.

Жидкость бродит по трассам,

Подземною силой сильна,

То, что вытерпит разум,

Не стерпит, пылая, она.

Слышу я, замирая,

По долгим ночам, в тишине,

В край угрюмо из края

Она где-то бродит во мне.

Кто с ней, буйною, сладит?

Кутил, бунтовал и страдал

Отдалённый мой прадед,

Он мне свою кровь передал.

Упрекнуть его не в чем —

Сквозь жизнь он прошёл прямиком,

Был бродягой, и певчим,

И в Сальских степях ямщиком.

Он вставал над упряжкой

И свистом округу пугал.

Он кричал и с оттяжкой

Вожжами коней обжигал.

Он плевал на ладони

И в темень хлестал наугад...

До сих пор ещё кони

В крови моей где-то летят!

Кровь по жилам по тонким

Моя отгуляет, а там

Отдалённым потомкам

Её я в свой срок передам.

1957

СНЫ

Различных снов я в жизни видел много.

Мне были сны нелёгкие даны.

В набат полнощный бьющая тревога

Огнём мои окрашивала сны.

И были кратки сны мои, как порох,

И были длинны, словно канитель.

Я видел сны такие, от которых

Я в ужасе садился на постель.

И я кричал во сне — меня будили.

Я засыпал и вновь кричал, больной.

А были сны, что тихие сходили,

Как на цветы роса нисходит в зной.

Весёлый сон весёлым сном сменялся,

Напоминая лёгкую игру.

Мне говорили: — Ты во сне смеялся! —

Я ж ничего не помнил поутру.

И женщину я видел: в покрывало

Закуталась, улыбкою маня.

И руки я тянул, и уплывала

Та женщина навеки от меня.

Как карточки подмокшие туманны,

Как фильмы довоенные темны...

Я сны не осуждаю за обманы,—

За что винить! На то они и сны!

1958

НАЧАЛО НАЧАЛ

Вот мы, голые, встали пред военкомом.

Вот нам пальцами доктор о грудь постучал,

И за окнами криком густым, незнакомым

Паровоз объявил о начале начал...

Бьётся кружка с противогазной коробкой.

Эй, приятель, да ты побледнел неспроста!..

Он недвижен. И медленно божьей коровкой

Капля алая вытекла вдруг изо рта...

И пошло. Словно тесто, что выпеклось комом,

Лагеря и бараки. Поспать бы, поесть.

С той минуты, когда мы пред военкомом

Молча голые встали — такие, как есть,

1945

* * *

Обложка иностранного журнала:

Вот женщина.

Она обнажена.

Она победно лавры пожинала

За красоту.

Мир потрясла она!

Она в чулках. А вот она на пляже.

У телефона. Как хохочет рот!

А это кто под душем?

О, она же!

Она в трико и в полуоборот.

Она в отеле. Вот она в постели.

Она пьёт с другом...

Мир у женских ног.

Крадётся в сердце ужас:

неужели

Всё это цель, конец, венец, итог?

1961

ТЫ

Вот женщины идут толпой...

Я понял, что воскресну,

когда меж ними и тобой

я обнаружил бездну,

А разница-то велика!

О сходстве нет и речи,

хоть те же руки, и бока,

и локоны, и плечи,

хоть любишь так же шить, поя,

иль в дождь брести уныло...

...Тогда единственность твоя

тебя мне осветила!

1975

ПОЕДИНОК

И когда мои ноги уже затекали

Подо мной и щека моя тронула лёд,

Высоко над собою, по вертикали,

Я увидел кружащийся самолёт.

Он заметил меня и всё ниже и ниже

Стал спускаться. И вот уж, почти что без сил:

— Ну дави,— я тогда прошептал,— ну дави же

На гашетку! — И крепко рукав закусил.

...То ли всё же меня не заметил он, то ли

Пренебрёг и рывком надавил на штурвал

И, как бог Саваоф на небесном престоле,

Мне — ничтожнейшей точечке — жизнь даровал.

И поднялся, и вышел опять на орбиту...

Я заплакал: «Мальчишка! Убийца! Сопляк!»

И за то, что меня не убил, за обиду

Я поднял над собою замёрзший кулак.

1962

ОТЧИЙ ДОМ

И сколько в жизни ни ворочай

Дорожной глины, вопреки

Всему ты в дом вернёшься отчий

И в угол встанут сапоги...

И пусть — хоть лет под девяносто —

Старик прошамкает: «Сынок!»,

Но ты принёс своё сыновство

И положил его у ног.

И радость новая как завязь...

Хоть ты от хижины отвык,—

Ты, вырвавшийся от красавиц

И от стаканов круговых.

...Пусть в тюле где-то ночь пустая.

Пусть крик и песня вдалеке.

Ты всё забудешь,

припадая

К покрытой венами руке.

1970

МОИМИ ГЛАЗАМИ

Я весь умру. Всерьёз и бесповоротно.

Я умру действительно,

Я не перейду в травы, в цветы, в жучков.

От меня ничего не останется...

Я не буду участвовать,—

Зачем обольщаться? —

В круговороте природы.

Прах, оставшийся после меня,— это не я.