Пространство (сборник)

Когда их слишком много, это даже стыдно.

Сегодня удивительно неудачный день.

Видно, что-то случилось с машиной,

Отмеривающей неудачи.

Что-то сломалось.

Они посыпались на меня так, как не сыпались никогда.

— Вам завернуть? — спрашивает меня продавщица.

— Да,— отвечаю я,— да. Пожалуйста. Будьте добры! —

И горло мне что-то сдавливает.

Я выхожу на улицу. Осень.

«Вот уж, как говорится, не повезёт,

Так действительно не повезёт! — думаю я.—

А всё же надо бы кому-то рассказать.

Не жаловаться, нет!

А просто так, снять трубку и кому-то сказать:

Знаете, а мне что-то всё не везёт.

Да, что-то все не везёт и не везёт. Не везёт, и только!

Просто — до смешного».

Осень.

Иду, отражаясь в мокрой мостовой

Каким-то коротконогим,

Опрокинутым головою вниз.

«Фу, ты чёрт,— думаю я,— вот, право...»

Батон под мышкой размок. Поднимаюсь по лестнице.

Открываю дверь английским ключом.

В моей комнате никого нет. Она холодная, пустая...

«Это осень, Таня.

Да, осень. И невезенье».

1963

МУЗЫКА

Стихия музыки — могучая стихия.

Она чем непонятней, тем сильней.

Глаза мои, бездонные, сухие,

Слезами наполняются при ней.

Она и не видна и невесома,

И мы её в крови своей несём.

Мелодии всемирная истома,

Как соль в воде, растворена во всём,

Покинув помещенья нежилые,

Вселившись в дом высокий, как вокзал,

Все духи музыки — и добрые и злые —

Безумствуют, переполняя зал.

Сурова нитка музыкальной пьесы —

Верблюд, идущий сквозь ушко иглы!

Все бесы музыки, все игровые бесы,

Играючи, хотят моей игры.

Есть в музыке бездумное начало,

Призыв к свободе от земных оков.

Она не зря лукаво обольщала

Людей на протяжении веков.

И женщины от музыки зверели,

В поля бежали, руки заломив,

Лишь только на отверстия свирели

Орфей клал пальцы, заводя мотив.

Но и сейчас, когда оркестр играет

Свою неимоверную игру,

Как нож с берёзы, он с людей сдирает

Рассудочности твёрдую кору.

1962

В БУМАЖНОМ ОТДЕЛЕ ГУМА

Под потолок бумаги писчей

Пласты, пласты,—

тут на века! —

Готовы стать духовной пищей.

Для вёрстки. Для черновика.

Рулоны ватманской бумаги.

Когда б один такой рулон

Скатился,

то в универмаге

Он страшный бы нанёс урон.

Бери квадрат бумаги белой.

Размер — не меньше простыни!

Расчёты по хозяйству делай

Или трагедию начни!

...На небоскрёб бумаги глянув,

Меж глянцевитых стен зажат,

Я ахнул: миллион романов

И тыщи повестей лежат.

Здесь всё для умственного пира,

Тюки с бумагою валя,

Тут продавщицы ждут Шекспира,

Толстого, Ибсена, Золя.

Блокноты в клетку и без клеток

Лежат навалом у стены:

Для изречений, для заметок

Они, видать, припасены!

А рядом общие тетради.

Они стоят обрез в обрез.

О многотысячные рати

И с переплётами и без!

...Стою, задумчиво листая:

Для туши. Для карандаша.

А вот,— я щупаю,— простая,

Для исповеди хороша...

1961

ВЕЩИ

Я глубоко уверен в том, что вещи.

Красноречивей всяческих речей...

Вот колокол. Он собирал на вече

Лудильщиков, кожевников, ткачей.

Вот горн. Им якобинцы возвестили,

Что кончилась на свете эра зла...

Вот кочерга, которой в Освенциме

Помешивалась белая зола...

1965

АДАМ

Ленивым взглядом обозрев округу,

Он в самый первый день траву примял,

И лёг в тени смоковницы

и, руку

Заведши за голову,

задремал.

Он сладко спал. Он спал невозмутимо

Под тишиной эдемской синевы.

...Во сне он видел печи Освенцима

И трупами наполненные рвы.

Своих детей он видел!..

В неге рая

Была улыбка на лице светла.

Дремал он, ничего не понимая,

Не знающий ещё добра и зла.

1961

ЖЕНЩИНА СМЕЯЛАСЬ

Смеялась женщина... И смех её звучал

В каморке, в блиндаже, в купе вагона.

Его сквозь сон я смутно различал

За стенкою средь гомона и звона.

О, золото! Его мне мир дарил

В теплушке. На поляне. На пароме.

Смотри: на стадионе у перил

Вот женщина хохочет и в истоме

Уж падает почти! Хохочет! Силы нет!

До слёз, в изнеможенье, на пределе,

Рукою только машет. И в ответ

Нельзя не улыбнуться в самом деле.

В метро. На танцах. На плотах. В кино.

Мелькали страны, лица, Все сменялось...

А я хотел бы только лишь одно:

Чтоб шли года,

чтоб женщина смеялась!

1961

МОНГОЛ В КРАКОВЕ

На камни костёлов, отхаркав,

Садится, кружась, вороньё...

Задумчиво смотрит на Краков

Монгол, опершись на копьё.

Морщинисто и безусо,

Лицо наконец расплылось...

...А синие ноги Иисуса

Гвоздями пробиты насквозь.

Мучительней и смертельней

Легенды не знали века...

И лик выплывает из терний

Трагического венка.

В соборы идут краковчане...

Но всадника мучает смех,

Трясутся цветы на колчане

И лисий ободранный мех.

Как вкопанный, прямо с галопа

Он замер. Ладони простри:

Лежит перед взором Европа,—

Деревни и монастыри.

В ней всякие странные вещи...

В свой первый единственный раз

Монгол наблюдает зловеще

Европу сквозь прорези глаз.

...От Тихого океана,

Как будто бы чувствуя зуд,

Храпят табуны окаянно,

И чадно кибитки ползут.

1965

* * *

Поэт бывал и нищим и царём.

Морским бродягой погибал на море.

Ушастым клерком он скрипел пером,

Уныло горбясь за полночь в конторе.

Повешен был за кражу, как Вийон,

Придворный, в треуголке, при параде,

Он фрейлин в ручку чмокал, умилён.

И с песней умирал на баррикаде.

Слепец, брёл рынком. Гусли. Борода.

По звонким тропам мчался по Кавказу.

Но кем бы ни бывал он, никогда

Ни в чём не изменил себе ни разу.

1961

* * *