— Кто бы они ни были, но их прозвали отлученными. — Паскаль вертела текст и так и этак, проверяя гипотезы одну за другой, на ходу пересматривая свой перевод. — Похоже, они сначала были в стае, которая согласилась на условия Творца Птиц, но позже изменили свое мнение.
— А ты не можешь прочесть имя их вождя?
— Их вела личность по имени… — И тут Паскаль сбилась. — Нет, мне не прочесть с ходу. И вообще, что все это значит? Ты считаешь, они существовали в действительности, что ли?
— Возможно. Осмелюсь предположить, что они были атеистами, которые поняли, что Творец Птиц — всего лишь миф. Конечно, в глазах фундаменталистской части населения это должно было выглядеть далеко не лучшим образом.
— Поэтому их и отлучили?
— Если они вообще существовали. Знаешь, я все думаю: а что, если это была своего рода технологическая секта? Вроде кружка ученых? Что, если эти амарантийцы были готовы экспериментировать, задавать вопросы природе своего мира?
— Подобно средневековым алхимикам?
— Да. — Аналогия понравилась Силвесту. — Возможно, они даже подбирались к экспериментам с полетами, как это делал Леонардо. Учитывая отсталый характер амарантийской культуры, это все равно что плюнуть в глаза самому Господу Богу.
— Согласна. Но если мы признаем, что все это имело место в реальности… что были отлученные… то какая же судьба их постигла? Просто вымерли?
— Не знаю. Ясно одно: отлученные сыграли огромную роль. Они очень важны, это не мелкая деталь в мифе о Творце Птиц! О них упоминается в надписи на шпиле много раз. Да и в других местах этого про́клятого Города. Куда чаще, чем в других амарантийских источниках.
— Но ведь Город появился позже, — возразила Паскаль. — Не считая обелиска-маркера, это самая юная из всех найденных пока древностей. Его можно отнести ко времени События. Почему об отлученных вспомнили после такого долгого перерыва?
— Ну, — ответил Силвест, — может, они просто возвратились?
— Спустя десятки тысяч лет?
— Возможно. — Силвест усмехнулся. — Если они вернулись после долгого отсутствия… это могло стать причиной… создания статуй…
— Тогда статуя… Ты не думаешь, что это мог быть образ их лидера, того, которого звали… — Паскаль ткнула в иероглиф, о котором шла речь раньше. — Ведь это символ солнца, правильно?
— А остальное?
— Я не уверена… Выглядит как иероглиф глагола… «воровать»… Но какая связь?
— Сложи одно с другим. Что получилось?
Силвест молча представил себе ее мучения.
— Тот, Кто Крадет Солнца? Похититель Солнц? Что это значит?
Силвест пожал плечами:
— Об этом я спрашиваю себя с утра. И об этом, и о другом.
— О чем?
— Почему мне кажется, что я уже где-то слышал это имя?
После ЦАПа они отправились, но уже на другом лифте, в самое сердце корабля.
— Ты вела себя правильно, — сказала Мадемуазель. — Вольева искренне верит, что завоевала тебя и что ты на ее стороне.
Мадемуазель почти постоянно была с ними, молча совершая обход корабля под руководством Вольевой и лишь изредка вмешиваясь со своими замечаниями и насмешками, предназначенными для одной Хоури. Это было крайне неприятно Ане, которая никак не могла отделаться от ощущения, что Вольева тоже слышит их бесшумную беседу.
— Возможно, она права, — машинально произнесла Хоури в уме. — Вольева, видать, еще круче, чем ты.
Мадемуазель обозлилась:
— Хоть помнишь, что я тебе говорила?
— Будто у меня есть выбор.
Затыкать рот Мадемуазели, когда она настроилась поговорить, — все равно что гнать от себя привязавшийся мотивчик. Деваться от ее поучений было некуда.
— Слушай, — долдонила Мадемуазель, — если мои контрмеры провалятся, то не возникнет ли у тебя потребность выдать меня ей?
— У меня уже был такой соблазн.
Мадемуазель бросила на Хоури косой взгляд, и та почувствовала мимолетное удовлетворение. В некоторых отношениях Мадемуазель — вернее, ее имплантированная в мозг Хоури личность — казалась всеведущей. Но сверх знаний, заложенных в имплантат изначально, он сейчас может получать только то, что пропускает через свои органы чувств Хоури. Или она даже в отсутствие Аны набирается ума, подключаясь к бортовым коммуникациям? Вряд ли такое возможно без риска попасть под надзор следящих систем.
— Вольева убьет тебя. Она убила своего последнего стажера. Говорю это на случай, если ты сама еще не поняла, с кем…
— Возможно, у нее были достаточно веские причины.
— Ты о ней ничего не знаешь, впрочем, как и обо всех других. Я тоже не знаю. Мы еще даже с капитаном не познакомились.
Вот с этим не поспоришь. Имя капитана Бреннигена несколько раз всплывало в разговорах, когда Садзаки или кто-нибудь другой проявлял неосторожность в присутствии Хоури, но обычно эти люди не говорили о своем командире. Ясно, они же не были ультра в полном смысле этого слова, хоть и старались изо всех сил создать противоположное впечатление. Даже Мадемуазель обманули. Они отлично поддерживали свое реноме, соблюдая все обычаи торговцев — ну точно заправские ультра.
Однако что же прячется за этим фасадом?